Великий понедельник

Я́ко у́бо ви́дя или́ дуб цвету́щь, или́ исто́чник си́льно теку́щь, тем виде́нием та́мо ся влече́т, и серде́чный ум превраща́ет та́мо. Та́коже и у́хо, слы́ша слове́с дея́ния и по́вести, к тем мысль свою́ про́стрет, я́ко бы́ти таково́му, телесе́м на том ме́сте, а мы́слию на о́ном, иде́же сло́во по́вестию назна́мена де́ло. Си́це и мне ны́не случи́ся возлю́блении. Слы́ша бо евангели́ста спове́дующа, я́же во Вифа́нии бы́ша Христо́м делеса́ о смо́кви, зде есмь телесе́м, а умо́м себе́ та́мо су́ща творя́. И мню́ся ны́не восле́д иды́й Влады́ки Иису́са и ви́дя смоквь пре́жде [не́же] Госпо́дь сказа́ преще́ния, прозя́бшу и све́тлу, а по Госпо́дьсте запреще́нии, дря́хлу и су́ху.

«Из у́тра бо, рече́, иды́й Иису́с во град, взалка́, ви́дев смоквь, прии́де к ней, и ничто́же обре́те на ней ра́зве ли́ствие то́чию, и рече́ ей: Не бу́ди к сему́ от тебе́ плода́ во ве́ки. И ту а́бие и́зсше».

Се вам ны́не почте́но бысть. Преужаса́ет мя де́ло, дели́т ми ся ум. Егда́ бо хощу́ по́вестна сказа́ти делеса́, ту а́бие с ви́дом чудеса́ к ним привлеку́тся . И я́коже а́ще кто ви́дит ведро́ зла́то, иму́ще внутрь ка́мение честно́е, нося́ще на себе́ си та́йны напи́саны: хо́щет ви́дети ведро́ блеща́ния, де́лма ста́вится и па́ки о вну́тренем ка́мени тщи́тся: и ка́менную ви́дети добро́ту, и е́же на нем пи́сан та́йное ви́дети. Си́це и аз, ви́дев делесе́ по́весть, све́тлу добру́ су́щу, та́мо держу́ си ум вспять, влеку́ же па́ки духо́вным виде́нием не разуме́ти чуде́с.

«У́тру су́щу рече́, мимоиды́й Иису́с во град, взалка́».

О́ несказа́емаго и несве́домо та́йнаго! Взалка́, пита́яй весь мир, И́же от пяти́ хлеб, пять ты́сящь до сы́тости напита́. Той же взалка́, И́же умышле́нием еди́нем во́ду на вино́ претвори́. Взалка́, И́же от ка́ла жи́ве о́чи сотвори́. Взалка́, И́же по пе́нам вод морски́х ходи́вый и но́гу не омочи́. Взалка́, И́же ду́ши из теле́с возво́дит, и па́ки вво́дит словесе́м.

То ка́ко глаго́лет Иса́ия: «Бог ве́чный не взалче́т, ни тру́дится». Христо́с же Бог вся́чески не́где ве́рующему Писа́нию глаго́лющу: «Испе́рва бе Сло́во, и Сло́во бе у Бо́га, и Бог бе Сло́во». Ка́ко убо взалка́ Бог? Но взалка́ ра́бием о́бразом. Препита́ же пять ты́сящь я́коже в Нем вла́стельско хоте́ние. Прии́де к смо́кви, ви́демый челове́к: бе же везде́ е́же на Нем разумева́емое Божество́. Ви́де смоквь а́ки челове́к без плода́, изсуши́ ю́ сло́вом я́ко Бог. Рече́ бо к сему́: «Не бу́ди от тебе́ плода́ во ве́ки». И де́ло вслед идя́ше: и ту а́бие смоквь сохня́ше. Сло́во челове́ческо, но де́ло Бо́жеско.

Но вельми́ тре́бе иска́ти возлю́блении ви́да смоко́внаго, от мн́огих ска́зано я́коже мне ся мнит, но не по и́стинне. Оба́че предвари́вших вам собесе́дуем сказа́нием, и о не́мже мы труди́мся преди́ принесе́м. Бе́дно бо разуме́ти в по́вести пи́сменней лежа́й ум, в вели́цей глубине́ име́я сокрове́но та́йнаго сия́ния. Кая́ бо беда́ бе, да сло́вом изсо́хнути смо́кви, а не сло́вом плода́ име́ти? И́же бо сло́вом изсуши́ ю́, можа́ше и сло́вом пло́дну сотвори́ти. Что ли согреши́ смо́кви, а́ще кто рече́т, еда́ не бе ей вре́мене, Ма́рку евангели́сту глаго́лющу, зиме́ бы́ти в то вре́мя? И а́ще не́кое есть та́йное челове́к де́лма о ней сотвори́мо, обря́щется и Госпо́дь по ино́му о́бразу хва́лимь у́бо я́ко сло́вом изсуши́, зазо́рен же я́ко ту́не ю́ прокля́т. Но, ле́по есть разуме́ти о сем возлю́блении: чий о́браз принесе́ смо́кви? Не бо бе нико́е же де́ло Христо́м быва́емо, е́же не имя́ше та́йнаго, челове́к де́лма твори́мая. А Бо́жие бо ни еди́ноже бе от Него́ сотворе́но де́ло е́же несть де́ло успе́шно, ни еди́но же не вопия́ше и́стину, ни еди́но е́же не к небе́сному прия́тию подвига́ше ум.

Сей смо́кви мно́ги сказа́тели реко́ша, жидо́всте собо́ре приложе́не бы́ти: к ней же, рече́, прии́де Госпо́дь ища́ плода́ ве́ры, и не обре́те на ней, но то́чию словесы́ проро́ческими и зако́нными а́ки ли́ствием крася́шеся, и тем изсуши́ я́ рек: «Не бу́ди к сему́ от тебе́ плода́ во ве́ки».

Но аз сказа́нию сему́ тщу́ся вопреки́ глаго́лати, возлю́блении, не бо сиц́е и́стина ра́зум. И ка́ко бо прокля́т Госпо́дь, глаго́ляй: «Благослови́те, а не клени́те»? Ка́ко ли и собо́р прокля́, и изсуши́, глаго́ляй: «Не прии́де Сын Челове́ческий погуби́ти, но взыска́ти и спасти́ поги́бшаго»? А́ще ли кто и еще́ вопреки́ глаго́лет и при́тся глаго́ля жидо́встве собо́ре приложе́не бы́ти смо́кве, веща́й, ка́ко из ко́рения изсуши́вый собо́р, сла́дкаго Па́вла прорасти́ бе, и Аки́ла, и мно́зи ини́и, и ине́х по́ряду ны́не име́н, мно́жества де́лма слове́с мину́ю глаго́лати? И я́ко ни весма́ отри́ну лю́ди жидо́вски Госпо́дь, сведе́тельствует ми Па́вел глаго́ля: «Глаго́ляй у́бо де́еши: отри́ну лю́ди Своя́ Госпо́дь? Не бу́ди. Не бо, но аз изра́ильтянин есмь, от се́мене Авраа́мля, пле́мене Вениами́ня. Не отри́ну Госпо́дь лю́дий Свои́х». Но и спасе́ние лю́дем тем в после́дняя дни обеща́, еже глаголет: «Егда́ коне́ц язы́к вле́зет, тогда́ весь Изра́иль спасе́тся». А́ще бо и врази́ бы́ша жи́дове, нас де́лма бы́ша, да мы тех ослуша́нием сми́лимся , я́коже сведе́тельствует ми Па́вел глаго́ля: «По благове́щении рече́, врази́ вас де́лма, а по избра́нию возлю́блени оте́ц де́лма. Без ка́зни да́рове и избавле́ние свя́то».

Взыска́ти у́бо ле́по возлю́блении, и словесе́ е́же о смо́кви, чий о́браз принесе́. Но а́ще ты Ада́ма помяне́ши, егда́ в поро́де обнажа́, ко́его ду́ба ли́ствие взем и сши, во оде́жду себе́ сотвори́, у́зриши ка́ко в пра́вду изсуши́. Не в то ли ли́ствие смо́квино, взем, свой студ покрыва́ше? Прии́де Госпо́дь, и я́же еще́ в тя вни́де смо́кви тоя́, - студа́ покро́вища, - словесе́м изсуши́. Отъя́ ти убо́жества, и дасть ти бога́тство. Отъя́ ти студа́ покро́вища, и дасть ти я́ко снег оде́жду, водо́ю и Ду́хом истка́ну. Изсуши́ ли́ствие смо́кви, и возда́сть ти изнуре́ния души́.

Ка́я изнуре́ния? Я́же зми́я изнури́ в поро́де: со а́нгелы ра́вную жизнь и ра́йскую пи́щу, не истле́ния оде́жду.

Но обрати́мся к нача́тку . «У́тру су́щу, рече́, ходя́ во град Иису́с, взалка́». Зау́тра, егда́ нощь пре́лести мимои́де, и на у́трия Христо́с, воскресе́ния свет просвети́ ми́рови: у́трия бо рече́ Христо́с, я́коже проро́к [веща́ше]: «А́ки у́трия гото́во обря́щем Его́». «Зау́тра входя́ во град Иису́с». Зау́тра, егда́ те́мная смерть, све́том сла́вы Христо́вы изги́бе, и златы́я зари́ пра́ведное Со́лнце во отемне́ных сердца́х просвети́. Зау́тра, егда́ те́плыя зари́ Божества́ просвети́, и омертве́вшая диа́волом ду́ши растопи́, «несть бо е́же укры́ет теплоты́ его́». Студе́ным бо грехо́м диа́вол челове́ческая сердца́ умертви́. Тем, проро́к моля́шеся глаѓоля: «Раждези́ утро́бу мою́ и се́рдце ми». Студе́нию бо нече́стия все челове́чество увя́зено бя́ше. Тем вси проро́цы ку́пно моля́хуся глаго́люще: «Обрати́ плене́ние на́ше, а́ки во́ду» теча́, в юг те́пле возве́яв поме́рзшая во́ды на пе́рвое естество́ водно́е приво́дит. Си́це и нас е́же грехо́м диа́волим умерщве́ни есмы́, а́ки юг возвеща́я благода́ть Христо́ву на пе́рвое естество́ приведе́ нетле́ния. То те́плое возве́яние ю́гово, и неве́ста Це́ркви в Пе́тиях пе́тий призыва́ет глаго́лющи: «Воста́ни се́вере, и гряди́ ю́же, прове́й градми́, да потеку́т во́ды до́брыя воня́». «Зау́тра рече́ входя́ Иису́с». Добро́ е́же восходя́, да назна́менует я́ко проро́к изпа́дшаго Ада́ма, па́ки прише́д Госпо́дь наш, на то́жде ме́сто восхо́да грядя́ше. «Зау́тра восходя́ во град». Град ны́не слы́ша, не до́лу гляда́й, но го́рняго Иерусали́ма небе́сное ме́сто, не́бо: «Но житие́ на́ше на небесе́х есть». «Зау́тра Иису́с входя́ во град взалка́». Взалка́ не на пи́щу челове́чу: «Мое́ бо бра́шно рече́ есть, да сотворю́ во́лю О́тчу», си́и да ве́руют, Его́же пусти́ Он: «Ве́руяй бо в Него́, я́коже Сам рече́, не у́мрет во ве́ки». «Зау́тра входя́ Иису́с во град, взалка́, и ви́де смоквь, прии́де к ней». Добро́, я́ко прии́де к ней: а́ще бы ми́нул смоквь, име́ла бы смо́кви зми́я гнездо́ свое́ без сме́рти: но прии́де к смо́кви, и изсуши́ ю́. Под таково́ю смо́ковию су́ща Нафана́ила ви́де Госпо́дь: «И пре́жде бо тя́, рече́, Фили́ппова возва́ния, су́ща под смоко́вницею ви́дех тя. Сию́ смо́квь издале́ча проро́к хотя́щи ей без плода́ бы́ти глаго́лаше: «Вни́ду в лю́ди прише́ствия Моего́, зане́же смо́кви плода́ не сотвори́». На сицеву́ смо́квь возле́зе Закхе́й ви́дети Го́спода, к нему́же рече́: «Ско́ро сле́зи». До́бре же евангели́ст рече́, ди́вия смокви о Закхе́и, да ска́жет я́ко широ́к и простра́нен путь ди́вии приплете́н есть, отну́ду же ся ражда́ет зла́ смерть, от нея́же мы свободи́хомся о Христе́ Иису́се Го́споде на́шем. Ами́нь.

Стихи́:

Стихи́ на Іо́сифа Прекра́снаго:

Цѣлому́дренный Іо́сифъ пра́ведный держи́тель яви́ся,

И пшеницода́вецъ. О, до́брыхъ сто́же!

Стихи́ на изсо́хшую смоко́вницу:

Собо́рище смоко́вницу Христо́съ евре́йское,

Плодо́въ чужду́ю духо́вныхъ вообразу́яй,

Кля́твою усуша́етъ, ея́же бѣжи́мъ стра́сти.

Во святы́й и Вели́кій понедѣ́льникъ па́мять твори́мъ блаже́ннаго Іо́сифа Прекра́снаго и изсо́хшія смоко́вницы, зане́же нача́ло отсю́ду пріе́млютъ святы́я Стра́сти Го́спода на́шего Іису́са Христа́, Іо́сифъ же во о́бразъ Сего́ пе́рвѣе пріе́млется.

Се́й у́бо сы́нъ послѣ́дній бя́ше патріа́рха Іа́кова, отъ Рахи́ли ему́ рожде́нный. Отъ свои́хъ же бра́тій позави́дѣнъ бы́въ нѣ́кихъ ра́ди во снѣ́ видѣ́ній. Пре́жде у́бо во ископа́ніе ро́ва скрыва́ется, и оте́цъ его́ отъ дѣте́й пре́лестію, окровавле́нною ри́зою, украда́ется, я́ко отъ звѣ́ря изъя́денъ бы́сть. Та́же на три́десятихъ сре́бреницѣхъ про́данъ быва́етъ исмаили́томъ, и́же па́ки продаю́тъ его́ Пентефрíю, нача́льнику скопце́й царя́ Еги́петскаго — фарао́на. Неи́стовствовавшей же госпожѣ́ его́ на цѣлому́дріе ю́ноши, поне́же беззако́нія содѣ́яти не восхотѣ́, ри́зу оста́вль, отбѣже́, она́ же господи́ну его́ оболга́етъ его́. И у́зы, и темни́ца го́рькая сего́ пріе́млетъ. Та́же разрѣше́ніемъ сно́въ изво́дится, и царю́ явля́ется, и господи́нъ всея́ земли́ Еги́петскія поставля́ется. Па́ки же пшеницода́тельствомъ бра́тіямъ явле́нъ быва́етъ и, вся́ческое своего́ живота́ до́брѣ препроводи́въ, во Еги́птѣ умира́етъ, вели́кій о цѣлому́дріи при инѣ́хъ его́ до́брыхъ познава́емый.

Образъ же се́й Христо́въ, зане́ и Христо́съ отъ единоплеме́нныхъ іуде́й зави́ствуемь быва́етъ, и отъ ученика́ на три́десяти сре́бреницѣхъ продае́тся, и во мра́чный и те́мный ро́въ — гро́бъ, заключа́ется, и отту́ду самовла́стно восторгну́вся, ца́рствуетъ надъ Еги́птомъ, я́вѣ на вся́кій грѣ́хъ, и до конца́ сего́ побѣжда́етъ, мíромъ же всѣ́мъ облада́етъ, и человѣколю́бно искупу́етъ на́съ та́инственнымъ пшеницода́тельствомъ, я́ко Са́мъ Себе́ за на́съ да́вый, и я́ко пита́етъ на́съ Небе́снымъ Хлѣ́бомъ — Свое́ю Живоно́сною Пло́тію. По сему́ у́бо словеси́ прекра́сный Іо́сифъ ны́нѣ пріе́млется.

Здѣ́ же и о изсо́хшей смо́ковницѣ па́мять твори́мъ, зане́же боже́ственніи евангели́сти, сíесть Матѳе́й и Ма́рко, по по́вѣсти о ва́іяхъ прино́сятъ: «во у́тріе же, изше́дшимъ и́мъ отъ Виѳа́ніи, взалка́». Другíй же: «у́тру же, возвра́щся во гра́дъ, глаго́летъ: взалка́; и ви́дѣвъ смоко́вницу», ли́ствіе то́кмо иму́щую (не бѣ́ бо вре́мя смо́квамъ), «пріи́де къ не́й, и елма́, плода́ не обрѣ́те на не́й, рече́: да не ктому́ пло́дъ отъ тебе́ бу́детъ въ вѣ́къ. И и́зсше а́біе смоко́вница». Смоко́вница у́бо е́сть со́нмище іуде́йское, на не́мже плода́ подо́бнаго Спа́съ не обрѣ́тъ, то́чію осѣня́ющее зако́на, и сіе́ отъя́тъ отъ ни́хъ, пра́здное вся́чески содѣ́явъ.

Аще ли же кто́ рече́тъ: «почто́ безду́шное дре́во су́хо бы́сть, кля́тву взе́мшее, не согрѣши́вшее?» — Да навы́кнетъ, я́ко іуде́е, ви́дяще Христа́, при́сно всѣ́хъ благодѣ́тельствующа, никому́же ключи́мое ско́рбно содѣ́лавша, непщева́ху, я́ко си́лу и́мать то́чію благодѣ́тельствовати, злотвори́ти же — ни́. Человѣколюби́въ же Влады́ка сы́й, не восхотѣ́ на человѣ́цѣ сіе́ показа́ти и сему́ бы́ти, да у́бо увѣ́ритъ неблагода́рныя лю́ди, я́ко и́мать си́лу и къ му́цѣ дово́льную; я́ко Бла́гъ же, не хо́щетъ, на безду́шномъ и нечу́вственномъ естествѣ́ муче́ніе содѣ́ловаетъ.

Вку́пѣ же нѣ́кое и неизглаго́ланное сло́во е́сть, отъ ста́рецъ прему́дрыхъ къ на́мъ прише́дшее. Якоже глаго́летъ Иси́доръ Пилусіо́тъ: «я́ко дре́во преступле́нія сіе́ бы́сть, его́же и ли́ствіе въ покро́въ престу́пльшіи употреби́ша; тѣ́мже и прокля́тся отъ Христа́ человѣколю́бно, поне́же тогда́ сіе́ не пострада́, — ктому́ плода́ не принести́ вино́вна грѣху́. А я́коже грѣ́хъ смо́кви уподобля́ется — благоявле́нно: и́мать бо услажда́ющее сла́сти, прилѣпля́емое грѣха́, и ожесточава́ющее послѣди́ и полютѣва́ющее со́вѣстію».

Оба́че, отъ оте́цъ смоко́вничная по́вѣсть здѣ́ умиле́нія ра́ди положи́ся, я́коже Іо́сифа ра́ди, за е́же носи́ти о́бразъ Христо́въ. Есть же смоко́вница — вся́ка душа́, вся́каго духо́внаго плода́ неприча́стна, въ не́йже у́тру, по настоя́щей я́вѣ жи́зни, не обрѣта́я Госпо́дь поко́я у нея́, усуша́етъ ю́ кля́твою и въ вѣ́чный посыла́етъ о́гнь, и сто́лпъ нѣ́кій стои́тъ усуше́нный, устраша́яй не дѣ́лающихъ прикла́днаго добродѣ́телей плода́.

Прекра́снаго Іо́сифа моли́твами, Христе́ Бо́же, поми́луй на́съ. [Ами́нь.]

Бо́же Авраа́мовъ, Бо́же Исаа́ковъ, Бо́же Іа́ковль, Бо́гъ благослове́нъ, при́сно избавля́яй сѣ́мя пра́ведное Твои́хъ ра́бъ возлюби́вшихъ Тя́, да́руй же и мнѣ́, я́ко Бла́гъ, да воскипя́тъ во мнѣ́ пото́цы благода́ти Твоея́ со мно́жествомъ оби́лія, да бы́хъ возмо́глъ свѣ́тлое и вели́кое написа́ти позо́рище — о прекра́снѣмъ Іо́сифѣ, бы́вшемъ пречестнѣ́мъ му́жи, слузѣ́ и подпо́рѣ ста́рости патріа́рха Іа́кова! Се́й у́бо ди́вный о́трокъ, и́змлада собо́ю прописа́ о́ба прише́ствія Христо́ва: пе́рвое у́бо, бы́вшее отъ Дѣ́вы Марíи, и па́ки, хотя́щее устраши́ти ве́сь мíръ. То́ у́же, возлю́бленніи христолю́бцы, возра́дуемся душе́ю, да прилѣ́жно услы́шимъ таковы́ добродѣ́тели прекра́снаго о́трока. Азъ у́бо, бра́тіе, сіе́ глаго́лю, я́ко прекра́сенъ е́сть дѣ́тищъ, и чу́дный исто́чникъ цѣлому́дрія, и побѣди́тель изя́щенъ чу́днымъ побѣ́дамъ. Тѣ́мже и о́бразъ бы́сть бу́дущаго прише́ствія Христо́ва. Изнеси́ у́бо ко́ждо изъ своея́ души́ вся́ку печа́ль земны́хъ веще́й, да пріи́метъ съ любо́вію сла́дкая словеса́: ме́двена бо су́ть и веселя́ща душа́.

Якоже бо Госпо́дь по́сланъ бы́сть къ на́мъ; та́ко же и о́трокъ Іо́сифъ изъ нѣ́дръ Іа́ковль по́сланъ бы́сть ви́дѣти своея́ бра́тіи. Бра́тія же его́ неми́лостивая, егда́ ви́дѣша его́ приближа́ющася къ ни́мъ, нача́ша помышля́ти лука́вая на́нь, о́нъ же ноша́ше ми́ръ отъ отца́. Та́коже у́бо и жи́дове, при́сно су́ще жестосе́рди, егда́ ви́дѣша Спа́са Христа́, глаго́лаху: Се́й е́сть Наслѣ́дникъ, да убіе́мъ Его́. Та́коже и сíи глаго́лаху: «убіе́мъ его́, да ви́димъ, ка́мо пріи́дутъ со́нія его́?» Бра́тія же Іо́сифова вку́пѣ яду́ще, совѣща́вшеся во́лею, прода́ша его́. Та́коже и жи́дове ме́рзціи, па́сху яду́ще, уби́ша Спа́са. Соше́ствіе у́бо Іо́сифово е́же во Еги́петъ явля́етъ соше́ствіе Спа́са на́шего е́же на́ землю. Якоже у́бо Іо́сифъ утверди́вся вну́трь черто́га, попра́ всю́ крѣ́пость грѣхо́вную и свѣ́тлымъ вѣнце́мъ побѣ́днымъ увязе́ся; та́кожде и Госпо́дь, Спа́съ ду́шъ на́шихъ, соше́дъ во а́дъ, Свое́ю десни́цею та́мо осла́би си́лу сме́ртную. И поне́же грѣ́хъ побѣди́ Іо́сифъ, въ темни́цу вве́рженъ бы́сть до часа́ вѣнча́нія; та́коже и Госпо́дь на́шъ, во́ гробѣ положе́нъ бы́сть, да во́зметъ грѣ́хъ всего́ мíра. Іо́сифъ въ темни́цѣ два́ лѣ́та сотвори́ во осла́бѣ вели́цѣ; Госпо́дь же на́шъ три́ дни́ сотвори́ во а́дѣ, я́ко Си́ленъ, не пріи́мъ истлѣ́нія. Іо́сифъ изъ темни́цы изведе́нъ бы́сть повелѣ́ніемъ фарао́новымъ, я́ко о́бразъ и́стинный, сказу́я со́ніемъ [и] проявля́я бу́дущую годи́ну; Госпо́дь же на́шъ воста́ изъ ме́ртвыхъ, испрове́ргій а́да, принося́ Отцу́ Своему́ на́ше смире́ніе, проповѣ́да Воскресе́ніе и жи́знь вѣ́чную. Сѣ́дѣ Іо́сифъ на колесни́цѣ фарао́новѣ, и пріи́мъ вла́сть надо всѣ́мъ Еги́птомъ; Спа́съ же на́шъ, Ца́рь Превѣ́чный, вше́дъ на небеса́ о́блакомъ свѣ́тлымъ, сѣ́дѣ одесну́ю Отца́ со сла́вою на херуви́мѣхъ, я́ко Сы́нъ Единоро́денъ. Егда́ же ца́рствова Іо́сифъ во Еги́птѣ, вла́сть пріи́мъ на враги́ своя́, приведе́ни у́бо бы́ша бра́тія его́ нево́лею предъ суди́ще и введе́ни бы́ша поклони́тися ему́ со́ страхомъ и тре́петомъ, предъ пре́даннаго и́ми на сме́рть, и со́ страхомъ поклони́шася предъ Іо́сифомъ, ему́же не восхотѣ́ша ца́рствовати надъ собо́ю. Позна́въ же Іо́сифъ свою́ бра́тію, и а́біе еди́нѣмъ сло́вомъ яви́ и́хъ убíйцы; увѣ́давше же они́, ста́ша ужа́сшеся съ вели́кимъ студо́мъ, не смѣ́юще вѣща́ти, и не иму́ще отню́дъ ка́ко отвѣща́ти, вѣ́дуще вои́стину сво́й грѣ́хъ, въ то́й ча́съ, въ о́ньже прода́ша его́, мнѣ́ша, окая́нніи, у́мрети ему́. Мни́мый же и́ми растлѣ́тися во а́дѣ, обрѣ́теся внеза́пу ца́рствуя надъ ни́ми. Та́кожде и въ стра́шный де́нь, егда́ пріи́детъ Госпо́дь по о́блакомъ возду́ха, сѣдя́ на престо́лѣ Своего́ Ца́рства, приведе́ни бу́дутъ свя́зани а́нгелы стра́шными вси́ врази́ Его́ предъ суди́ще Его́, ели́ко и́хъ не хотѣ́ша ца́рствовати Ему́ надъ ни́ми. Мнѣ́ша бо тогда́ беззако́нніи жи́дове, я́ко, а́ще ра́спятъ бу́детъ, у́мретъ я́ко человѣ́къ; не е́мше вѣ́ры, окая́нніи, я́ко Бо́гъ е́сть, и во́лею стра́ждетъ, спасти́ хотя́ ду́ши на́ша. Якоже и Іо́сифъ глаго́лаше къ свое́й бра́тіи: «а́зъ е́смь Іо́сифъ, бра́тъ ва́шъ, его́же вы́ прода́сте, и се́ ны́нѣ ца́рствую надъ ва́ми, и нехотѣ́вшими». Та́коже и Госпо́дь пока́жетъ Кре́стъ на мѣ́стѣ свѣ́тлѣ пропе́ншимъ Его́, и позна́ютъ Его́, и Сы́на Бо́жія ра́спята и́ми увѣ́дятъ Его́ су́ща. Вои́стину у́бо Іо́сифъ бы́сть о́бразъ и́стиненъ своего́ Влады́ки.

Зане́ добродѣ́тель процвѣте́ на не́мъ и́змлада, свое́ю его́ во́лею, наче́нше у́бо, повѣству́емъ до́брыя дѣ́тели дѣ́тища сего́.

Се́й у́бо о́трокъ блаже́нный се́дмь на́десять лѣ́тъ поживе́ въ добродѣ́тели, въ дому́ о́тчи расты́й, по вся́ дни́ въ стра́сѣ Бо́жіи, и въ до́брѣ устрое́ніи, и въ че́сти роди́телю. Зря́ же нече́стія въ бра́тіи свое́й, возвѣсти́ отцу́ своему́ ма́ло отъ мно́га. Вои́стину у́бо, не мо́жетъ добродѣ́тель расти́ съ непра́вдою: не ключи́тъ бо ся. И того́ ра́ди ненави́дяху Іо́сифа, зане́ чу́ждь бѣ́ зло́бы. Добродѣ́теленъ у́бо бѣ́ о́трокъ, имѣ́я въ себѣ́ Ду́ха Свята́го, со́нія бо ви́дяше сбыва́ющася на́нь Вы́шнимъ Бо́гомъ. Оте́цъ же его́ Іа́ковъ за́висти не увѣ́давъ таи́мыя на Іо́сифа, въ кро́тости бо живя́ше. Любя́ же Іо́сифа зѣло́ за цвѣ́тъ до́брыя дѣ́тели, расту́щія въ не́мъ и́змлада. Пасу́щимъ же тѣ́мъ о́вцы въ Сихе́мѣ, случи́ся Іо́сифу со отце́мъ бы́ти; оте́цъ же и́хъ Іа́ковъ, я́ко оте́цъ чадолюби́въ, печа́шеся и́хъ ра́ди, су́щимъ и́мъ въ Сихе́мѣ. Глаго́ла же Іа́ковъ Іо́сифови, сы́ну своему́ возлю́бленному: «иди́, ча́до, къ бра́тіи свое́й, и ви́ждь здра́віе и́хъ и стада́, и возврати́ся ско́ро ко мнѣ́». Пріи́мъ же Іо́сифъ о́тчу за́повѣдь, и и́де къ бра́тіи свое́й, нося́ и́мъ ми́ръ отъ лица́ о́тча. Иду́щу же ему́ по пусты́ни, и не обрѣ́тшу бра́тій со ста́ды, печа́льну же ему́ су́щу и́хъ ра́ди, обрѣ́те и́ человѣ́къ, и показа́ ему́ пу́ть. Егда́ же ви́дѣ и́хъ издале́ча Іо́сифъ, и́де съ ра́достію, всѣ́хъ любя́. Иду́щу же ему́, узрѣ́ша его́ они́ и, я́ко звѣ́ріе ди́віи, восхотѣ́ша уби́ти его́. Іо́сифъ же идя́ше, я́ко а́гня незло́биво, вп́сти въ ру́ки лю́тыхъ волко́въ. Егда́ же прибли́жися къ ни́мъ и цѣлова́ и́хъ любе́зно, ми́ръ отъ лица́ о́тча нося́ и́мъ. Они́ же, а́біе воста́вше, я́ко звѣ́ріе, совлеко́ша съ него́ пе́струю ри́зу, въ ню́же бѣ́ оболче́нъ, и скрежета́ша на́нь ко́ждо зубы́ свои́ми, е́же жи́ва пожре́ти его́, ку́пно свирѣ́пъ и неми́лостивъ о́бразъ явля́юще бя́ху на свята́го того́ о́трока разли́чно свое́ю зло́бою. Ви́дя же себе́ Іо́сифъ въ бѣдѣ́ су́ща, и не бѣ́ отню́дъ кто́ бы поми́ловалъ его́, на мольбу́ у́бо обрати́ся, со слеза́ми и воздыха́ніемъ воздви́гъ гла́съ сво́й, и моля́шеся къ ни́мъ, глаго́ля: «почто́ ся гнѣ́ваете, молю́ ва́съ? Осла́бите ми́ ма́ло, я́ко да помолю́ся. О, бра́тія моя́, ма́ти моя́ у́мре, Іа́ковъ же ея́ пла́чется и досе́лѣ по вся́ дни́, да хо́щете ли и другíй пла́чь приложи́ти отцу́ на́шему, едина́че пе́рвому настоя́щу и не утоле́ну. Молю́ся всѣ́мъ ва́мъ, да не разлучу́ся отъ Іа́кова, да не сни́детъ ста́рость его́ съ печа́лію во а́дъ. Заклина́ю ва́съ всѣ́хъ Бо́гомъ оте́цъ на́шихъ, Авраа́ма, Исаа́ка, и Іа́кова, призва́вшаго пре́жде Авраа́ма и ре́кша: изы́ди отъ земли́ своея́, и у́жикъ свои́хъ, и о́тъ дому отца́ твоего́, и пріиди́ въ зе́млю бла́гу, ю́же а́ще ти́ покажу́, е́же да́ти ю́ тебѣ́, и умно́жу сѣ́мя твое́, я́ко звѣ́зды небе́сныя и я́ко песо́къ, вскра́й мо́ря безчи́сленный. Таковы́й Бо́гъ Вы́шній, дарова́вый терпѣ́ніе Авраа́мови, принося́щу Исаа́ка, сы́на своего́, на же́ртву, да вмѣни́тся ему́ терпѣ́ніе на похвале́ніе; таковы́й Бо́гъ, избавле́й Исаа́ка отъ сме́рти и да́вый ове́нъ въ него́ мѣ́сто на же́ртву Авраа́му благопрія́тну; таковы́й Бо́гъ Святы́й, да́вый благослове́ніе Іа́кову изо у́стъ Исаа́ка, отца́ своего́; таковы́й Бо́гъ, сше́дый со Іа́ковомъ въ Харра́нь въ Месопота́мію, отню́дуже изы́де Авраа́мъ; таковы́й Бо́гъ, избавле́й Іа́кова отъ ско́рби, ре́кша да́ти ему́ благослове́ніе, — да не бу́ду лише́нъ отъ Іа́кова, я́ко и Рахи́ль. Да не пла́чется мене́, я́ко и Рахи́ли. Да не поме́ркнутѣ о́чи Іа́кову, ча́ющѣ вхо́да моего́ е́же къ нему́. Посли́те мя́ ко Іа́кову, отцу́ моему́, сле́зы моя́ пріе́мше, пусти́те мя́ къ нему́».

Си́це ему́ заклина́ющу и́хъ Бо́гомъ оте́цъ свои́хъ. Они́ же, лю́тіи, вверго́ша его́ въ ро́въ, Бо́га не убоя́вшеся, о́ному же е́млющюся за́ ноги всѣ́хъ и́хъ, пла́чущуся и глаго́лющу: «бра́тіе моя́, поми́луйте мя́!» И вве́рженъ бы́сть и́ми въ ро́въ. Вве́ржену же Іо́сифу въ ро́въ въ пусты́ни, го́рькими у́бо слеза́ми и пла́чемъ лю́тымъ, пла́кашеся самого́ отца́ и, пла́чася, глаго́лаше воздыха́ньми горта́нными: «при́зри, о́тче Іа́кове, на приклю́чшаяся ча́ду твоему́, я́ко се́ въ ро́въ вве́рженъ е́смь, я́коже ме́ртвъ. Се́ са́мъ ча́еши мене́ возврати́тися къ тебѣ́, о́тче, и ны́нѣ лежу́ въ ро́вѣ, я́ко разбо́йникъ. Са́мъ, о́тче, ре́клъ ми́ еси́: "иди́ и посѣти́ бра́тію свою́ и ста́дъ, и возврати́ся ско́ро". И се́ тíи, я́ко во́лцы свирѣ́піи бы́ша, и со́ гнѣвомъ разлучи́ша мя́ отъ тебе́, до́брый о́тче. Уже бо не и́маши мене́ ви́дѣти, ни гла́са моего́ слы́шати, ниже́ па́ки ста́рость твоя́ поддержи́тся мно́ю, ни па́ки а́зъ преподо́бныхъ твои́хъ сѣди́нъ узрю́, я́ко го́рши мертвеца́ погребе́нъ е́смь а́зъ. Пла́чися, о́тче, ча́да твоего́, и ча́до твое́ пла́чется своего́ отца́, я́ко та́ко издѣ́тска разлуче́нъ бы́хъ отъ лица́ твоего́. Кто́ бы ми да́лъ голуби́цу, вѣща́ющу бесѣ́дами, да прилетѣ́вши, возвѣсти́тъ ста́рости твое́й пла́чь мо́й? Исче́знуша, о́тче, и сле́зы, и отъ воздыха́нія измолче́ горта́нь мо́й, и нѣ́сть помога́ющаго ми́. О, земле́! О, земле́, возопи́вшая къ Бо́гу Свято́му за Авеля пра́веднаго, убіе́ннаго безъ пра́вды! Яко же преда́ніе е́сть испе́рва отъ пра́дѣдъ, я́ко и земля́ возопи́ла е́сть за кро́вь пра́веднаго, та́ко и ны́нѣ возопíй ко Іа́кову, отцу́ моему́, повѣ́дающи ему́ я́вѣ приклю́чшая ми ся отъ бра́тіи моея́».

Егда́ же свирѣ́піи тíи вверго́ша Іо́сифа въ ро́въ, и сѣдо́ша я́сти и пи́ти съ ра́достію, я́коже кто́ побѣди́тъ гра́дъ, та́ко и тíи съ ра́достію возлежа́ху. И яду́щимъ и́мъ и пію́щимъ въ ра́дости вели́цѣй, возведо́ша о́чи свои́, и ви́дѣша гряду́ща купцы́ изма́ильтяны, иду́ща во Еги́петъ, иму́ща вельбу́ды, нося́ща арома́ты, и глаго́лаша къ себѣ́: «вельми́ лу́чше е́сть на́мъ прода́ти Іо́сифа стра́ннымъ си́мъ купце́мъ, да ше́дъ, у́мретъ на чужде́й земли́, и не бу́ди рука́ на́ша на на́шемъ бра́тѣ». И извлеко́ша изъ ро́ва бра́та своего́, я́ко звѣ́ріе ди́віи, и, взе́мше цѣ́ну его́, прода́ша и́ купце́мъ, не помяну́вше печа́ли, ни ско́рби отца́ своего́.

Купце́мъ же иду́щимъ путе́мъ, и доидо́ша мѣ́ста иподро́ма, идѣ́же бѣ́ гро́бъ Рахи́линъ: ту́ бо бѣ́ умерла́ на пути́ иподро́ма, возвраща́ющуся Іа́кову отъ Месопота́міи. Егда́ же ви́дѣ Іо́сифъ гро́бъ ма́тере своея́ Рахи́ли, те́къ у́бо, нападе́ на гро́бѣ, и воздви́гъ гла́съ сво́й, возопи́, и нача́тъ пла́катися со слеза́ми, и вопія́ше въ го́рести души́ своея́, глаго́ля си́це: «Рахи́ле, ма́ти моя́! Воста́ни отъ пе́рсти и ви́ждь Іо́сифа, его́же люби́ла еси́, и ви́ждь, что́ ему́ бы́сть? Се́ иноплеме́нники ведо́мъ быва́етъ во Еги́петъ, ту́ чу́ждими рука́ми про́данъ, я́ко злодѣ́й. Бра́тія моя́ на́га мя́ прода́ша въ рабо́ту, Іа́ковъ же сего́ не вѣ́сть, я́ко а́зъ про́данъ бы́хъ. Отве́рзи ми́, ма́ти моя́, и пріими́ мя́ во́ гробъ сво́й, бу́ди у́бо гро́бъ тво́й еди́нъ о́дръ тебѣ́ и мнѣ́. О, Рахи́ли, пріими́ ча́до свое́, да не бу́детъ ну́жденъ сме́рти! Пріими́, Рахи́ли, лише́ннаго напра́сно отъ Іа́кова, я́коже и отъ тебе́ лише́нъ бы́хъ. Послу́шай, ма́ти моя́, воздыха́нія се́рдца моего́ и го́рькаго пла́ча, и пріими́ мя́ во́ гробъ сво́й. Уже бо о́чи мои́ не мо́жета сле́зъ точи́ти и душа́ моя́ не мо́жетъ у́же пла́катися воздыха́ніемъ. О, Рахи́ли, Рахи́ли! Не услы́шиши ли гла́са сы́на твоего́ Іо́сифа? Се́ съ ну́ждею иду́, и не хо́щеши мене́ прія́ти. Іа́кова призва́хъ, и гла́са моего́ не услы́ша. Се́ ны́нѣ и тебе́ призыва́ю, и ни ты́ мене́ хо́щеши услы́шати. Да умру́ здѣ́ надъ гро́бомъ твои́мъ, да на чу́жду зе́млю не иду́, я́ко злодѣ́й!»

Егда́ же ви́дѣша его́ вси́ изма́ильтяне, ку́пльшіи Іо́сифа, я́ко те́къ, нападе́ на гро́бѣ ма́тере своея́ Рахи́ли, глаго́лаху къ себѣ́: «се́ ю́ноша се́й ча́ры хо́щетъ на́мъ сотвори́ти, да возмо́жетъ убѣжа́ти отъ на́съ, и́мемъ у́бо его́ и свя́жемъ крѣ́пко, да не всѣ́мъ на́мъ печа́ль сотвори́тъ». Присту́пльше же къ нему́ и рѣ́ша ему́ предстоя́ще: «воста́ни у́бо и преста́ни чару́я, да не пробо́дше тебе́ надъ гро́бомъ, погуби́мъ зла́то, е́же да́хомъ на тебѣ́». Воста́вшу же ему́, ви́дѣша вси́ лице́ его́ опу́хшо отъ го́рькаго пла́ча, и нача́ша ко́ждо вопроша́ти его́ кро́тко: «что́ ся пла́чеши лю́тѣ, отне́лѣже узрѣ́ гро́бъ стоя́щь на иподро́мѣ се́мъ? Но у́же стра́хъ изгна́въ о́тъ сердца своего́, дерзнове́нно глаго́ли на́мъ, что́ ти́ е́сть дѣ́ло? И почто́ про́данъ еси́? Они́ бо пастуси́, и́же тебе́ прода́ша на́мъ, глаго́лаху: "храни́те его́, да не убѣжи́тъ отъ ва́съ на пути́". И се́ мы́ безъ грѣха́ есмы́, поне́же бо сказа́хомъ тебѣ́. Ты́ у́бо глаго́ли на́мъ и́стину, чíй ра́бъ еси́? Тѣ́хъ ли пастухо́въ, или́ ино́го свобо́дна? И рцы́ на́мъ, чесо́ ра́ди на́дъ гробъ се́й нападе́ прилѣ́жно? Мы́ у́бо купи́хомъ тя́, и госпо́діе тебѣ́ есмы́, рцы́ на́мъ, я́ко ра́бъ, все́ е́же о тебѣ́. Аще бо утаи́ши что́ отъ на́съ, то кому́ и́маши повѣ́дати: ра́бъ бо еси́ на́шъ? Поне́же рѣ́ша на́мъ па́стуси они́, я́ко отбѣжа́ти хо́щеши отъ на́съ, на́мъ уны́вшимъ. Но утѣ́шися, и рцы́ на́мъ я́вѣ, что́ ти́ е́сть дѣ́ло? Явля́еши бо ся на́мъ, я́ко свобо́денъ. Не хо́щемъ бо тебе́ имѣ́ти я́ко раба́, но я́ко бра́та возлю́бленна. Ви́димъ бо на тебѣ́ вели́ку свобо́ду и вели́къ ра́зумъ въ до́брѣ устрое́ніи. Досто́инъ бо еси́ царе́ви предстоя́ти и съ вельмо́жами че́сть пріима́ти, поне́же добро́та твоя́ въ вели́цѣ вла́сти устро́ити тя́ и́мать вско́рѣ. Бу́ди же на́мъ дру́гъ зна́емь та́мо, а́може тебе́ веде́мъ. Кто́ бо не и́мать люби́ти о́трока такова́, доброро́дна су́ща и кра́сна очи́ма и прему́дра?»

Отвѣща́въ же Іо́сифъ, рече́ къ ни́мъ съ воздыха́ніемъ: «ни ра́бъ е́смь бы́лъ, ни та́ть, ни чародѣ́й, ниже́ па́ки согрѣши́въ что́, про́данъ бы́хъ ва́мъ; но сы́нъ возлю́бленъ бы́хъ отцу́ моему́, та́кожде и ма́тери свое́й превозлю́бленъ сы́нъ. Они́ же па́стуси бра́тія ми́ су́ть; но оте́цъ мя́ бѣ́ пусти́лъ ви́дѣти и́хъ, здра́вы ли су́ть; зане́же оте́цъ, я́ко чадолю́бецъ, печа́шеся и́ми. Заме́длиша бо до́лго въ гора́хъ тѣ́хъ, и того́ ра́ди пусти́ мя́ оте́цъ ви́дѣти и́хъ. Они́ же е́мше мя́, прода́ша въ рабо́ту, за́вистію лю́тою отве́ргше мя́ отъ отца́, не терпя́ще зрѣ́ти любве́, е́юже мя́ любля́ше оте́цъ мо́й. Гро́бъ же се́й, и́же стои́тъ, ма́тере моея́ е́сть. Егда́ бо идя́ше оте́цъ мо́й отъ Харра́на, на мѣ́сто, идѣ́же пре́жде живя́ше, и ми́мо иду́щу ему́, здѣ́ у́мре ма́ти моя́ и погребе́на бы́сть во́ гробѣ се́мъ».

Слы́шавше же они́, воспла́кашася за́нь и глаго́лаша: «не бо́йся, о ю́ноше; на вели́кую бо че́сть и́деши ты́ во Еги́петъ, и о́бразъ тво́й ка́жетъ на́мъ о твое́мъ благоро́дствѣ. Прилѣ́женъ бу́ди па́че въ терпѣ́ніи, измѣни́вся отъ за́висти и не́нависти бра́тій твои́хъ, прода́вшихъ тя́».

Егда́ же прода́ша Іо́сифа бра́тія его́, и приве́дше козе́лъ, закла́ша, и окрова́вльше ри́зу Іо́сифову, пусти́ша ю́ ко отцу́ своему́ Іа́кову, глаго́люще: «сію́ ри́зу обрѣто́хомъ, на гора́хъ пове́ржену, и позна́хомъ ю́, я́ко сія́ оде́жда Іо́сифа, бра́та на́шего, е́сть, и въ печа́ли есмы́ вси́ его́ ра́ди. Сего́ ра́ди, о́тче, пусти́хомъ къ тебѣ́ пе́струю сію́ ри́зу Іо́сифову, не обрѣ́тше бра́та своего́. Позна́й же и ты́, а́ще сы́на твоего́; мы́ бо вси́ позна́хомъ, я́ко Іо́сифова е́сть».

Егда́ же ви́дѣ Іа́ковъ ри́зу сы́на своего́, возопи́ съ пла́чемъ и рыда́ніемъ го́рькимъ, глаго́ля: «сы́на моего́ е́сть ри́за сія́. Звѣ́рь зо́лъ снѣде́ сы́на моего́». Рыда́я же, съ воздыха́ньми глаго́лаше: «почто́ не изъяде́нъ бы́хъ а́зъ въ тебе́ мѣ́сто, сы́не мо́й? Почто́ не срѣ́те мене́ звѣ́рь то́й, да бы́ ся мене́ насы́тилъ, а тебе́ бы оста́вилъ, сы́не мо́й? Почто́ мене́ звѣ́рь то́й не расто́рже? Почто́ у́бо а́зъ не бы́хъ ему́ въ бра́шно? Увы́ мнѣ́, увы́ мнѣ́! Утро́ба ми ся мяте́тъ Іо́сифа ра́ди? Увы́ мнѣ́, увы́ мнѣ́! Гдѣ́ убіе́нъ бы́сть сы́нъ мо́й, да ше́дъ сѣди́ны своя́ растерза́ю надъ красото́ю его́? Уже бо не хощу́ жи́ти, не ви́дя Іо́сифа. Азъ е́смь вина́ сме́рти твое́й, ча́до. Азъ, ча́до, уби́хъ тя́, посла́вый тебе́ въ пусты́ню ви́дѣти бра́тіи твоея́ со ста́ды. Воспла́чуся у́же, ча́до, и сѣ́тую по вся́ часы́, до́ндеже сни́ду во а́дъ, сы́не мо́й. И въ тѣ́ло мѣ́сто положу́ ри́зу твою́, Іо́сифе, предъ очи́ма сле́зныма не преста́я. Се́ па́ки ри́за твоя́ на и́но сѣ́тованіе поставля́етъ мя́, сы́не: е́сть бо вся́ цѣла́ и, я́коже непщу́ю, нѣ́сть тебе́ звѣ́рь изъя́лъ, но рука́ми человѣ́ческими совлече́нъ еси́ и побіе́нъ. Аще бо, я́коже рѣ́ша бра́тія твоя́, изъяде́нъ еси́, то ри́за твоя́ была́ бы расте́рзана на́ кусы: не жде́тъ бо звѣ́рь пе́рвѣе совлещи́ и пото́мъ пло́ти твоея́ насы́титися. Аще ли бы та́ко совле́клъ тя́, пото́мъ же изъя́лъ, ри́за твоя́ оста́ла бы бе́зъ крове. Но на ри́зѣ у́бо твое́й нѣ́сть ви́дѣти торга́нія ного́тъ, ни хапа́нія зу́бъ, то́ отку́ду кро́вь е́сть на ри́зѣ твое́й? Аще бы то́й еди́нъ звѣ́рь бы́лъ въ пусты́нѣ, то и мнѣ́ бы еди́но сѣ́тованіе и рыда́ніе. Да сѣ́тую Іо́сифа и рыда́ю ри́зы. Два́ у́бо сѣ́тованія и два́ пла́ча. Воспла́чуся лю́тѣ о ри́зѣ: ка́ко совлечена́ бы́сть и ка́ко изъяде́но бы́сть мое́ ча́до? Да умру́, Іо́сифе, свѣ́те мо́й и подпо́ра! Ри́за твоя́ да сни́детъ со мно́ю во а́дъ. Не хощу́ бо свѣ́та сего́ зрѣ́ти, сы́не мо́й Іо́сифе!»

Изма́ильтяне же, пое́мше Іо́сифа, со тща́ніемъ сведо́ша его́ во Еги́петъ, помышля́юще, е́же бы красото́ю его́ зла́та мно́го прія́ти отъ нѣ́коего вельмо́жи. Иду́щимъ же и́мъ сквозѣ́ гра́дъ, срѣ́те и́хъ Пентефрíй, евну́хъ фарао́новъ, воево́да во́й еги́петскихъ. И ви́дѣвъ Іо́сифа, вопроша́ше и́хъ, глаго́ля: «рцы́те ми́, купцы́, отку́ду е́сть ю́ноша се́й? Не но́ситъ бо того́жде о́браза, е́же и вы́, зане́ вси́ вы́ изма́ильтяне есте́, а се́й прекра́сенъ». Они́ же отвѣща́ша, глаго́люще: «зѣло́ доброро́денъ е́сть и вельми́ разу́миченъ е́сть о́трокъ се́й». Онъ же, да́въ и́мъ цѣ́ну, ели́ко хотя́ху, съ любо́вію купи́ Іо́сифа отъ ни́хъ. И введе́ его́ въ до́мъ сво́й, и искуша́ше его́, хотя́ увѣ́дати житіе́ его́. Истинная же вѣ́твь преподо́бнаго сѣ́мене пра́веднаго Авраа́ма, и Исаа́ка, и Іа́кова, растя́ше въ добродѣ́тели и во мно́зѣ устрое́ніи въ дому́ Пентефрíинѣ. Живя́ше же въ мѣ́ру, очи́ма же, и словесы́, и цѣлому́дріемъ, имѣ́я непреста́нно Бо́га Свята́го предъ очи́ма свои́ма, Всеви́дящаго, Бо́га о́тча, изба́вльшаго и́ изъ ро́ва сме́рти и не́нависти бра́тій. Но оба́че се́рдце бѣ́ ему́ въ печа́ли о отцѣ́ свое́мъ Іа́ковѣ.

Зря́ же Пентефрíй устрое́ніе ю́ноши, мно́га же ра́зума и добра́ служе́нія, вся́, ели́ка имѣ́яше, вдаде́ въ ру́цѣ Іо́сифовѣ. И не вѣ́дяше отъ су́щихъ у себе́ ничто́ же, ра́звѣ хлѣ́ба, и́же ядя́ше на трапе́зѣ. Вѣ́дяше бо господи́нъ его́, я́ко Госпо́дь бѣ́ съ ни́мъ, и ели́ка твори́тъ, Госпо́дь благоустроя́етъ въ руку́ его́. И благослови́ Госпо́дь до́мъ еги́птянина, Іо́сифа ра́ди; и бы́сть благослове́ніе Госпо́дне на все́мъ имѣ́ніи его́, въ дому́ и въ се́лѣхъ его́.

Жена́ же господи́на его́, ви́дѣвши Іо́сифа, прекра́сна и разу́мна су́ща, уязви́ся се́рдце ея́ любо́вію сатанино́ю, и зѣло́ хотя́ше съ ни́мъ бы́ти. И тща́шеся чи́стаго того́ и су́ща исто́чника цѣлому́дрія, воврещи́ въ ро́въ любодѣя́нія. И мно́зи ко́зни творя́ше по вся́ дни́ на прельще́ніе ю́наго: ри́зы измѣня́ющи по вся́ часы́, и лице́ умыва́ющи и ма́жущи, мони́сты повѣ́шающи, помава́ніи сатани́нскими, и смѣ́хи ме́рзскими, льстя́щи пра́веднаго, я́ко змія́. Но па́че сама́ поги́бе, таковы́ми злы́ми о́бразы льстя́щи ду́шу преподо́бнаго. Іо́сифъ же, стра́хомъ Бо́жіимъ огражде́нъ, ниже́ мы́слію воззря́ше на ню́. Она́ же, ви́дѣвши, я́ко при мно́гихъ украше́ніяхъ дѣ́ло пра́здно пребыва́етъ о не́мъ, бо́льшими разжиза́шеся и зѣло́ распала́шеся, не вѣ́дущи, что́ бы еще́ сотвори́ти ему́. По́слѣжде же умы́сли, безсту́дными словесы́ призыва́ти на дѣ́ло неподо́бно, прельща́ющи, я́коже змія́, да бы́ излія́ти на́нь я́дъ нечистоты́, безсту́дно глаго́лющи си́це: «ля́зи со мно́ю, не бо́йся отню́дъ, но дерзни́ на мя́, да наслажду́ся а́зъ твоея́ красоты́, наслади́жеся и ты́ моея́ добро́ты. Мно́гія слуги́ на́мъ ру́цѣ подаю́тъ, и ты́ владѣ́еши всѣ́мъ до́момъ: не смѣ́етъ у́бо никто́же вни́ти къ на́мъ, ни слы́шати дѣ́ла на́шего. Аще ли же му́жа моего́ боя́ся, не дерза́еши на сіе́, то а́зъ уморю́ его́, да́вши ему́ отра́ву».

Онъ же, непобѣди́мъ сы́й душе́ю и тѣ́ломъ, и въ толи́цѣ бу́ри не погрузи́ся, но отве́рже отъ себе́ рече́нное е́ю, стра́ха ра́ди Бо́жія сохра́ньшаго и́ безъ поро́ка. И на вся́ таковы́я діа́вольскія ко́зни отвѣща́ е́й Іо́сифъ преподо́бными глаго́лы и словесы́ цѣлому́дренными, и рече́ съ кро́тостію: «не и́мамъ сего́ сотвори́ти грѣха́ съ тобо́ю, госпоже́ моя́: Бо́га бо бою́ся. Господи́нъ бо мо́й все́ имѣ́ніе свое́ мнѣ́ предаде́, е́же въ дому́, и е́же по се́ломъ, и нѣ́сть ничто́ же, е́же не въ мое́й о́бласти, ра́звѣ тебе́, госпоже́ моя́. То нѣ́сть пра́ведно презрѣ́ти толи́ку любо́вь господи́на моего́. И ка́ко сотворю́ глаго́лъ злы́й се́й и согрѣшу́ предъ Бо́гомъ, ви́дящимъ та́йная?»

Сія́ преподо́бныя глаго́лы вѣща́ше Іо́сифъ къ свое́й госпожѣ́, уча́ и запреща́я, и ника́коже послу́шаше ле́сти зміины́. Она́ же па́че разжиза́шеся сладостра́стіемъ, кипя́щимъ въ не́й, и часа́ назира́ше, и вре́мене ожида́ющи, хотя́ше ну́дити Іо́сифа. Онъ же, зря́ безсту́діе жены́, я́ко хо́щетъ его́ прельсти́ти, тѣ́мже возводя́ о́чи къ Бо́гу оте́ческому, ча́сто моля́шеся, глаго́ля си́це: «Бо́же оте́цъ мои́хъ, Авраа́ма, и Исаа́ка, и Іа́кова, изба́ви мя́ отъ сего́ звѣ́ря. Се́ бо Са́мъ ви́диши неи́стовство жены́ сея́, ка́ко мя́ хо́щетъ умертви́ти та́й дѣя́ніемъ злы́мъ. Изба́вивый мя́, Влады́ко, отъ сме́рти бра́тій, изба́ви мя́ и здѣ́ отъ звѣ́ря сего́ лука́ваго, да не бу́ду отчужде́нъ злы́ми дѣ́лы отъ оте́цъ, зѣло́ возлю́бльшихъ Тя́, Го́споди». И противобо́рствуя нечи́стой по́хоти, призыва́ше Іа́кова: «О, Іа́кове, о́тче мо́й, помоли́ся прилѣ́жно мене́ ра́ди къ Бо́гу. Помоли́ся, о́тче, я́ко зѣло́ бра́нь воста́ на мя́, хотя́щая разлучи́ти мя́ о́тъ Бога. Сія́ сме́рть отъ жены́, зѣло́ го́рши е́сть принесе́нныя ми́ отъ бра́тій пе́рвѣе. Она сме́рть тѣ́ло убива́ше, сія́ же сме́рть ду́шу разлуча́етъ о́тъ Бога. Се́ а́зъ вѣ́дѣ, я́ко мольбы́ твоя́, о́тче, взыдо́ша къ Бо́гу Свято́му за мя́, и того́ ра́ди изба́вленъ бы́хъ отъ сме́рти рва́. И ны́нѣ па́ки помоли́ся Вы́шнему, да изба́вленъ бу́ду о́тъ рова сме́ртнаго, изрыва́емаго ча́ду твоему́, отъ неиму́щей ни студа́, ни стра́ха Бо́жія. Къ бра́тіи свое́й идо́хъ, и я́ко звѣ́ріе бы́ша, и я́коже во́лцы свирѣ́піи отторго́ша мя́ отъ тебе́, и во Еги́петъ сведе́нъ бы́хъ чужди́ми рука́ми; и се́ па́ки срѣ́те мя́ звѣ́рь. Помоли́ся, преподо́бне, за своего́ сы́на Іо́сифа, да не умру́ душе́ю предъ Бо́гомъ на́шимъ».

Егда́ же у́бо Іо́сифъ не хотя́ше послу́шати госпожи́ своея́, е́же бы́ти съ не́ю, е́мши безсту́дно цѣлому́дреннаго, нужда́ше влеку́щи къ себѣ́ сотвори́ти беззако́ніе. Онъ же, ви́дѣвъ таково́е безсту́дство жены́ тоя́, напра́сно на преддве́ріе изтече́, оста́вль ри́зу свою́ въ руку́ ея́, и сокруши́ вся́ сѣ́ти діа́воли, я́коже нѣ́кій другíй оре́лъ, егда́ у́зритъ ловца́, то высоча́е возлета́етъ; та́ко же и Іоси́фъ избѣжа́ отъ сѣ́ти, да не у́мретъ глаго́ломъ и дѣя́ніемъ злы́мъ. Жена́ же, ви́дѣвши, я́ко си́це избѣже́, ужасе́ся, и въ я́рости вели́цѣ бы́сть, и мы́сляше, ка́ко солга́ти на пра́веднаго злы́ми словесы́ къ му́жу своему́, да му́жъ ея́, слы́шавъ та́, разгнѣ́вается я́ростію и убіе́тъ Іо́сифа. Рече́ же въ себѣ́ си́це: «зѣло́ лу́чши ми́ е́сть, да у́мретъ Іо́сифъ, и а́зъ пріиму́ осла́бу; не терплю́ бо зрѣ́ти въ дому́ мое́мъ сицевы́я добро́ты, презрѣ́ннѣ мнѣ́ отъ него́ бы́вши. И, призва́вши рабы́ и рабы́ни, рече́ и́мъ: «ви́дѣсте ли, что́ сотвори́ ра́бъ на́шъ жидови́нъ? Му́жъ мо́й поста́ви его́ надо всѣ́мъ до́момъ, о́нъ же восхотѣ́ и со мно́ю бы́ти безсту́дно. Не довлѣ́ли Іо́сифови вла́сть моего́ до́му, но и мене́ восхотѣ́ лиши́ти моего́ му́жа?» Егда́ же пріи́де му́жъ ея́ отъ пала́ты, она́ же, взе́мши ри́зу Іо́сифову, показа́ му́жу своему́, поймы́ дѣ́ющи, я́ко цѣлому́дренна, глаго́лющи: «ты́ ли еси́ наусти́лъ раба́ своего́ жидови́на досажда́ти и руга́тися мнѣ́, женѣ́ твое́й, я́ко та́ко ми́ сотвори́?»

Онъ же слы́шавъ, вѣ́рова непра́веднымъ словесе́мъ жены́ своея́, и разгнѣ́вася я́ростію, и взе́мъ Іо́сифа, вве́рже его́ въ темни́цу, идѣ́же у́зники царе́вы держа́тся, не помяну́въ благослове́ній Бо́жіихъ, бы́вшихъ въ дому́ и въ се́лѣхъ, Іо́сифа ра́ди, ниже́ испыта́въ слове́съ пои́стиннѣ, но а́біе изрече́ непра́веденъ су́дъ на́нь. И бя́ше Госпо́дь со Іо́сифомъ, и излія́ на него́ ми́лость, и даде́ ему́ благода́ть предъ нача́льнымъ стра́жемъ темни́чнымъ. И вдаде́ старѣ́йшина страже́й темни́цу въ ру́цѣ Іо́сифу и всѣ́хъ вве́рженыхъ въ темни́цу: вся́ бо бы́ша въ рука́хъ Іо́сифовыхъ, зане́же Госпо́дь бя́ше съ ни́мъ.

Въ то́ же вре́мя, въ не́же бѣ́ въ темни́цѣ Іо́сифъ, согрѣши́ста фарао́ну, царю́ еги́петскому, два́ му́жа служе́нія его́: старѣ́й хлѣбаре́мъ и старѣ́й виноче́рпіямъ. И разгнѣ́вася фарао́нъ на своя́ рабы́ и вве́рже и́хъ въ темни́цу, идѣ́же бѣ́ Іо́сифъ. И бѣ́ста дни́ нѣ́кія та́мо и ви́дѣста о́ба со́нъ во еди́ну но́щь. Вни́де же къ ни́мъ Іо́сифъ зау́тра, и ви́дѣ и́хъ, и бя́ху смуще́ни. И вопроша́ше и́хъ, глаго́ля: «что́, я́ко ли́ца ва́ша уны́ла дне́сь?» Они́ же рѣ́ша ему́: «со́нъ ви́дѣхомъ, и разсужда́яй его́ нѣ́сть». Рече́ же и́мъ Іо́сифъ: «еда́ не Бо́гомъ изъявле́ніе и́хъ е́сть? Повѣ́дите у́бо мнѣ́». И рече́ старѣ́йшина виноче́рпіямъ: «во снѣ́ мое́мъ бя́ше виногра́дъ предо мно́ю; въ виногра́дѣ же три́ лѣ́торасли, и то́й цвѣту́щъ, произнесе́ о́трасли — зрѣ́лы гро́зды ло́зныя. И ча́ша фарао́нова въ руцѣ́ мое́й, и взя́хъ гре́знъ и изжа́хъ о́ный въ ча́шу, и да́хъ ча́шу въ ру́ку фарао́ню». И рече́ ему́ Іо́сифъ: «сіе́ разсужде́ніе сему́: три́ лѣ́торасли — три́ дни́ су́ть; еще́ три́ дни́ и помя́нетъ фарао́нъ са́нъ тво́й, и па́ки поста́витъ тя́ въ старѣ́йшинство твое́ вина́рско и пода́си ча́шу фарао́ну въ ру́ку его́, по са́ну твоему́ пе́рвому, я́ко же бы́лъ еси́ виноче́рпій». Повѣ́да же и старѣ́йшина хлѣ́баремъ со́нъ сво́й Іо́сифу: «мня́хся, рече́, три́ ко́шницѣ хлѣ́бовъ держа́ти на главѣ́ мое́й; въ ко́шницѣ же ве́рхней отъ всѣ́хъ родо́въ, я́же фарао́нъ я́стъ, дѣ́ло хлѣ́бенное, и пти́цы небе́сныя ядя́ху та́я отъ ко́шницы, я́же на главѣ́ мое́й». Отвѣща́въ же Іо́сифъ, рече́ ему́: «три́ ко́шницы — три́ днíе су́ть; еще́ три́ днíе, и оты́метъ фарао́нъ главу́ твою́ отъ тебе́, и повѣ́ситъ тя́ на́ древѣ, и изъядя́тъ пти́цы небе́сныя пло́ть твою́ отъ тебе́».

Старѣ́йшинѣ же виноче́рпіямъ рече́ Іо́сифъ: «помяни́ мя́, егда́ бла́го ти́ бу́детъ, и сотвори́ши надо мно́ю ми́лость, и да помяне́ши о мнѣ́ фарао́ну, и изведе́ши мя́ отъ тверды́ни сея́, я́ко татьбо́ю укра́денъ бы́хъ изъ земли́ евре́йскія, и здѣ́ ничто́ же зло́ сотвори́хъ, но вве́рженъ е́смь въ темни́цу сію́». О, сѣ́мя свяще́нное! О, сѣ́мя избра́нное! О, блаже́нне! Почто́ и́щеши по́мощи отъ человѣ́ка умира́юща? Бо́га оста́вль, человѣ́ка ли мо́лиши? Нѣ́си ли искуси́лъ по́мощи Бо́жія? Почто́ малоду́шенъ еси́? Бо́гъ дае́тъ ца́рство и сла́ву, егда́ Са́мъ восхо́щетъ. Ели́ко бо терпи́ши мно́гія напа́сти, толи́ко бо́льшій пріи́меши вѣне́цъ побѣ́дный.

Бы́сть же въ де́нь тре́тій, де́нь рожде́нія бя́ше фарао́ня, и творя́ше пи́ръ всѣ́мъ отроко́мъ свои́мъ. И помяну́ старѣ́йшину виноче́рпіямъ и старѣ́йшину хлѣбаре́мъ, посредѣ́ о́трокъ свои́хъ. И поста́ви старѣ́йшину виноче́рпіямъ въ старѣ́йшинство его́, и подаде́ ча́шу въ ру́ку фарао́ню; старѣ́йшину же хлѣбаре́мъ повѣ́си на́ древѣ, я́коже сказа́ и́ма Іо́сифъ. И не помяну́ старѣ́йшина виноче́рпіямъ Іо́сифа, но забы́ его́.

По двою́ же лѣ́ту фарао́нъ ви́дѣ со́нъ: мня́шеся стоя́ти при рѣцѣ́; и се́ а́ки изъ рѣки́ исхожда́ху се́дмь кра́въ, добры́ ви́домъ и избра́нны тѣлесы́, и пася́хуся по бре́гу. Другíя же се́дмь кра́въ изыдо́ша по си́хъ, злы́ ви́домъ и тѣлесы́ ху́ды, и пася́хуся съ о́ными и поядо́ша тѣ́хъ. И ви́дѣ со́нъ вторы́й: и се́ се́дмь кла́си исхожда́ху изъ сте́блія еди́наго избра́нны и добры́, друзíи же се́дмь кла́си то́нціи израста́ху по ни́хъ: и пожро́ша сíи о́ныя. Воста́ же фарао́нъ зау́тра, и возмути́ся душа́ его́. И созва́въ вся́ сказа́тели еги́петскія и вся́ му́дрыя его́, повѣ́да и́мъ со́нъ сво́й, и не бя́ше сказу́яй того́ фарао́ну. Тогда́ помяну́въ старѣ́йшина виноче́рпіямъ о Іо́сифѣ, рече́ къ фарао́ну: «я́коже то́й сказа́ на́мъ съ старѣ́йшиною хлѣбаре́мъ, та́ко и случи́ся: мнѣ́ па́ки бы́ти въ свое́мъ са́нѣ, а о́ному повѣ́шену». Посла́въ же фарао́нъ, призва́ Іо́сифа, и рече́ ему́: «со́нъ ви́дѣхъ, и сказу́яй его́ нѣ́сть; а́зъ же слы́шахъ о тебѣ́ глаго́лющихъ, я́ко слы́шавъ сны́, разсужда́еши ты́я». Отвѣща́въ же Іо́сифъ фарао́ну, рече́: «безъ Бо́га не отвѣща́ется спасе́ніе фарао́ну». Повѣ́да же фарао́нъ Іо́сифу со́нъ сво́й. Слы́шавъ же Іо́сифъ таковы́й, рече́ ему́: «со́нъ фарао́новъ — еди́нъ е́сть; ели́ка Бо́гъ твори́тъ, показа́ фарао́ну. Се́дмь кра́въ и се́дмь кла́совъ до́брыхъ зна́менуютъ се́дмь лѣ́тъ оби́лія. И се́дмь кра́вы худы́я и се́дмь кла́сы то́нціи, предзнамену́ютъ се́дмь лѣ́тъ гла́да. Повтори́ся же со́нъ фарао́ну два́жды, я́ко и́стинно бу́детъ сло́во, е́же о́тъ Бога, и ускори́тъ Бо́гъ сотвори́ти о́но. Ны́нѣ у́бо усмотри́ человѣ́ка му́дра и смы́слена, и поста́ви его́ надъ земле́ю Еги́петскою, и да поста́витъ фарао́нъ мѣстонача́льники по земли́, да собере́тся пшени́ца по́дъ руку фарао́ню. И бу́детъ пи́ща соблюде́на земли́ на се́дмь лѣ́тъ гла́дныхъ, я́же и́мутъ бы́ти, да не потреби́тся земля́ въ гла́дѣ».

Уго́дно же бы́сть сло́во предъ фарао́номъ и предъ всѣ́ми рабы́ его́. И рече́ фарао́нъ всѣ́мъ рабо́мъ: «еда́ обря́щемъ человѣ́ка сицева́го, и́же и́мать Ду́ха Бо́жія въ себѣ́?» Рече́ же фарао́нъ Іо́сифу: «поне́же показа́ Бо́гъ тебѣ́ вся́ сія́, нѣ́сть человѣ́ка мудрѣ́йша и смы́сленнѣйша па́че тебе́. Ты́ бу́деши въ дому́ мое́мъ и у́стъ твои́хъ да послу́шаютъ вси́ лю́діе мои́; ра́звѣ престо́ломъ а́зъ бо́лѣе тебе́ бу́ду». Рече́ же фарао́нъ Іо́сифу: «се́ поставля́ю тя́ дне́сь надъ все́ю земле́ю Еги́петскою». И сне́мъ фарао́нъ пе́рстень съ руки́ своея́, возложи́ его́ на́ руку Іо́сифову, и облече́ его́ въ ри́зу червле́ну, и возложи́ гри́вну зла́ту на вы́ю его́, и всади́ его́ на колесни́цу свою́ втору́ю, и повелѣ́ провозгласи́ти его́ пе́рвымъ по себѣ́. Бо́гу на́шему сла́ва, ны́нѣ и при́сно, и во́ вѣки вѣко́мъ. Ами́нь.

Ви́дѣвъ же Пентефрíй, и́же вве́рже Іо́сифа въ темни́цу, пресла́вную ту́ ве́щь, я́ко Іо́сифъ сѣ́де на колесни́цѣ фарао́новѣ съ вели́кою сла́вою, убоя́ся зѣло́, и вельми́ разлу́чься отъ вельмо́жъ, и́де текíй въ до́мъ сво́й, и вни́де въ о́ной, испо́лненъ стра́ха и тре́пета, повѣ́да о то́мъ женѣ́ свое́й, глаго́ля: «вѣ́си ли, о же́но, каково́ зна́меніе дне́сь бы́сть пресла́вно, на́мъ же стра́хъ вели́къ? Іо́сифъ бо, ра́бъ на́шъ, господи́нъ поста́вленъ на́мъ и все́й земли́ Еги́петстѣй, и се́ со сла́вою на колесни́цѣ фарао́новѣ сѣди́тъ, съ че́стію просла́вленъ всѣ́ми. Азъ же не могíй о́тъ страха и тре́пета яви́тися Іо́сифови, та́йно разлучи́хся отъ боля́ръ». Се́ же слы́шавши жена́ Пентефрíина, глаго́ла къ му́жеви своему́: «не бо́йся, но а́зъ я́вѣ ти́ сотворю́ дне́сь грѣ́хъ мо́й, и́же таи́хъ досе́лѣ. Азъ люби́хъ Іо́сифа стра́стнѣ; тѣ́мъ же по вся́ дни́ и часы́ крася́щися, на прельще́ніе его, дабы́ привлещи́ его́ къ себѣ́ и бы́сть съ ни́мъ, но ника́коже мого́хъ сицева́го жела́нія улучи́ти: отве́рже бо вся́ моя́ словеса́, е́же бы послу́шати мене́. Азъ же изыма́хъ его́, ну́дящи лещи́ со мно́ю. Онъ же избѣжа́ во́нъ. Егда́ же ти́ показа́хъ ри́зу его́, то о́ная бя́ше, ю́же о́нъ оста́вль у мене́, избѣже́ отъ руку́ мое́ю и изы́де на сто́гны. И се́ у́же а́зъ е́смь исхода́таица вла́сти его́ и вели́кія сла́вы. Ибо а́ще не бы́хъ а́зъ люби́ла Іо́сифа и не бы́ всажде́нъ бы́лъ въ темни́цу, то не получи́лъ бы че́сти. Тѣ́мже ны́нѣ досто́итъ ми́ отъ него́ хвалу́ имѣ́ти, бы́вшей вино́ю сла́вы его́. Пра́веденъ и преподо́бенъ е́сть Іо́сифъ, не помя́нетъ зла́, е́же въ бла́го ему́ бы́сть. Воста́ни у́бо, иди́ и поклони́ся ему́ съ вельмо́жами». Воста́въ же Пентефрíй, и́де со студо́мъ, и поклони́ся Іо́сифови со всѣ́ми вельмо́жами.

По си́хъ же мину́ша се́дмь лѣ́тъ оби́льныхъ и нача́тъ гла́дъ бы́ти по все́й земли́. Изнемога́ше же и Іа́ковъ съ сы́нми свои́ми въ земли́ Ханаа́нстѣй. Слы́шавъ же, я́ко ку́пля е́сть пшени́цы во Еги́птѣ, рече́ сыно́мъ свои́мъ: «Почто́ нерадите́? Се́ слы́шахъ, я́ко е́сть пшени́ца во Еги́птѣ, иди́те та́мо и купи́те на́мъ ма́ло пи́щи, да не гла́домъ изо́мремъ». Идо́ша же бра́тія Іо́сифова де́сять, купи́ти пшени́цы во Еги́петъ. И прише́дше, поклони́шася Іо́сифу лице́мъ до земли́. Ви́дѣвъ же Іо́сифъ бра́тію свою́, позна́ и́хъ, они́ же не позна́ша его́. И глаго́лаша и́мъ же́стоко, и рече́ и́мъ: «отку́ду пріидо́сте?» Они́ же рѣ́ша: «отъ земли́ Ханаа́нскія, купи́ти пи́щи». И рече́ и́мъ: «согляда́таи есте́, согля́дати путе́й страны́ сея́ пріидо́сте». Они́ же рѣ́ша: «ни́, господи́не, раби́ твои́ пріидо́хомъ купи́ти пи́щи. Вси́ есмы́ бра́тія и ча́да еди́наго отца́; иногда́ у́бо число́мъ двана́десять бѣ́хомъ, еди́нъ же отъ на́съ изъяде́нъ бы́сть звѣрьми́, бы́въ люби́мъ отце́мъ, и́же и пла́чется его́ до ны́нѣ. Другíй же, ме́ншій отъ на́съ, со отце́мъ на́шимъ дне́сь». Рече́ же и́мъ Іо́сифъ: «се́ е́же рѣ́хъ ва́мъ, я́ко согля́датаи есте́; не изы́дите отсю́ду, а́ще бра́та ва́шего ме́ншаго, о не́мже рѣ́сте, не приведе́те ко мнѣ́, и тогда́ вѣ́ру иму́ ва́мъ, я́ко ми́рницы есте́, а не согляда́таи». И даде́ я́ подъ стра́жу на три́ дни́, а пото́мъ связа́въ отъ ни́хъ Симео́на, удержа́ его́; други́хъ же освободи́въ, повелѣ́ напо́лнити сосу́ды и́хъ пшени́цы, и возврати́ти сребро́ и́хъ кому́ждо во вре́тище свое́, и да́ти и́мъ бра́шно на пу́ть, и отпусти́ти и́хъ.

Взе́мше же пшени́цу, отыдо́ша. И обрѣ́тше на пути́ сребро́ во вре́тищахъ свои́хъ, ужасо́шася. И прише́дше ко Іа́кову, отцу́ своему́, въ зе́млю Ханаа́ню, повѣ́даша ему́ вся́ случи́вшаяся и́мъ. Рече́ же Изра́иль: «почто́ зло́ сотвори́сте ми́, повѣ́давше му́жу, я́ко е́сть ва́мъ бра́тъ?» Они́ же рѣ́ша: «вопроша́я, вопроси́ на́съ му́жъ и ро́да на́шего, глаго́ля: "а́ще еще́ оте́цъ ва́шъ жи́въ е́сть, и а́ще е́сть ва́мъ бра́тъ?" И повѣ́дахомъ ему́ по вопро́су сему́. Еда́ вѣ́дѣхомъ, я́ко рече́тъ на́мъ: "приведи́те бра́та ва́шего?"» Рече́ же Іа́ковъ: «не по́йдетъ сы́нъ мо́й съ ва́ми, я́ко бра́тъ его́ у́мре, и то́й еди́нъ оста́; случи́тся же ему́ зло́ на пути́ и сведе́те ста́рость мою́ съ печа́лію во а́дъ».

Гла́ду же одолѣва́ющу, рече́ и́мъ Іа́ковъ: «па́ки ше́дше купи́те на́мъ ма́ло пи́щи». Рече́ же ему́ Іу́да: «а́ще не по́слеши бра́та на́шего съ на́ми, не по́йдемъ. Му́жъ бо запрети́ на́мъ безъ того́ пріити́ къ нему́». Рече́ же и́мъ Іа́ковъ: «а́ще се́ все́ сбы́стся на мнѣ́, возми́те да́ры и сребро́ сугу́бо, и бра́та ва́шего, и иди́те; и сребро́, обрѣ́тенное во вре́тищахъ ва́шихъ, возврати́те съ собо́ю. Бо́гъ же мо́й да да́стъ ва́мъ благода́ть предъ му́жемъ, и отпу́ститъ бра́та ва́шего еди́наго и Веніами́на».

И воста́вше, пріидо́ша во Еги́петъ и ста́ша предъ Іо́сифомъ. Ви́дѣ же и́хъ Іо́сифъ, и Веніами́на, бра́та своего́ единома́терня. И рече́ строи́телю до́му своего́: «введи́ му́жи сія́ въ до́мъ, и заколи́ отъ скота́ и угото́вай; со мно́ю бо я́сти и́мутъ му́жіе сíи хлѣ́бъ въ полу́дне». Сотвори́ же человѣ́къ, я́ко же рече́ Іо́сифъ, и введе́ му́жи въ до́мъ Іо́сифовъ. Ви́дѣвше же они́, я́ко введо́ша и́хъ въ до́мъ Іо́сифовъ, рѣ́ша: «сребра́ ра́ди, возвраще́ннаго во вре́тищахъ на́шихъ пе́рвѣе, вво́дятъ ны́, е́же бы оклевета́ти на́съ и нанести́ на ны́, да по́ймутъ на́съ въ рабы́ и ослы́ на́ши». Приступи́вше же къ человѣ́ку, су́щему надъ до́момъ Іо́сифовымъ, реко́ша ему́ при вратѣ́хъ до́му, глаго́люще: «мо́лимъ тя́, господи́не: пріидо́хомъ пе́рвѣе купи́ти пи́щи; бы́сть же егда́ пріидо́хомъ на ста́нъ, и отрѣши́хомъ вре́тища своя́, и се́ сребро́ коего́ждо во вре́тищи его́; то́е сребро́ на́ше вѣ́сомъ возврати́хомъ ны́нѣ рука́ми на́шими; и сребро́ друго́е принесо́хомъ съ собо́ю купи́ти пи́щи; не вѣ́мы кто́ вложи́ сребро́ во вре́тища на́ша». Рече́ же и́мъ: «ми́ръ ва́мъ, не бо́йтеся: Бо́гъ ва́шъ и Бо́гъ оте́цъ ва́шихъ, даде́ ва́мъ сокро́вища во вре́тищахъ ва́шихъ; а сребро́ ва́ше за прія́тое имѣ́ю».

И изведе́ къ ни́мъ Симео́на, и принесе́ во́ду омы́ти но́зѣ и́мъ, и даде́ па́жити осло́мъ и́хъ. Угото́ваша же да́ры, до́ндеже пріи́детъ Іо́сифъ въ полу́дне: слы́шаша бо, я́ко та́мо и́мать обѣ́дати. Пріи́де же Іо́сифъ въ до́мъ, и принесо́ша ему́ да́ры, я́же имя́ху въ рука́хъ свои́хъ, въ до́мъ, и поклони́шася ему́ лице́мъ до земли́. И вопроси́ и́хъ: «здра́ви ли есте́?» И рече́ и́мъ: «здра́въ ли е́сть оте́цъ ва́шъ ста́рецъ, его́же реко́сте, еще́ ли жи́въ е́сть?» Они́ же реко́ша: «здра́въ е́сть ра́бъ тво́й, оте́цъ на́шъ, еще́ жи́въ е́сть». И рече́: «благослове́нъ человѣ́къ о́ный Бо́гу». И прини́кше, поклони́шася ему́. Воззрѣ́въ же очи́ма свои́ма Іо́сифъ, ви́дѣ Веніами́на, бра́та своего́ единома́терня, и рече́: «се́й ли е́сть бра́тъ ва́шъ юнѣ́йшій, его́же реко́сте ко мнѣ́ привести́?» И рече́: «Бо́гъ да поми́луетъ тя́, ча́до!» Возмути́ся же Іо́сифъ: подви́жеся бо утро́ба его́ о бра́тѣ свое́мъ, и иска́ше пла́кати; вше́дъ же въ ло́жницу, пла́кася та́мо.

И умы́въ лице́, изше́дъ удержа́ся, и рече́: «предложи́те хлѣ́бы». И предложи́ша ему́ еди́ному, и о́нымъ осо́бно, и еги́птяномъ, и́же съ ни́мъ ядя́ху, осо́бно. Не можа́ху бо еги́птяне я́сти хлѣ́ба съ евре́и: ме́рзость бо е́сть еги́птяномъ вся́къ пасту́хъ о́вчій. Сѣдо́ша же пря́мо ему́ пе́рвенецъ по старѣ́йшинству своему́, и ме́ншій по ме́ншинству своему́, и дивля́хуся му́жіе кíйждо ко бра́ту своему́. И взя́ша ча́сти отъ него́ къ себѣ́. Вя́щшая же бы́сть ча́сть Веніами́нова, па́че всѣ́хъ часте́й пятери́цею, не́же о́ныхъ. Пи́ша же, и упи́шася съ ни́мъ.

Пото́мъ же Іо́сифъ повелѣ́ своему́ домострои́телю напо́лнити и́мъ вре́тища пшени́цы, ели́ко мо́гутъ понести́, и вложи́ти кому́ждо сребро́ верху́ у́стія вре́тища, и ча́шу его́ сре́бреную во вре́тище Веніами́ново, и цѣ́ну пшени́цы его́, и отпусти́ти и́хъ. Бы́сть же по словеси́ Іо́сифову, я́коже рече́. Утро возсія́, и му́жіе отпусти́шася и осля́та и́хъ. Изше́дше же они́ изъ гра́да, не отыдо́ша дале́че. И рече́ Іо́сифъ домострои́телю своему́: «воста́въ, гони́ въ слѣ́дъ муже́й, и пости́гни и́хъ, и рцы́ и́мъ: "что́ я́ко возда́сте ми́ зла́я за блага́я? Вску́ю украдо́сте ча́шу мою́ сре́бреную? Не сія́ ли е́сть, изъ нея́ же піе́тъ господи́нъ мо́й? Онъ же и волхвова́ніемъ волхву́етъ въ не́й; зла́я соверши́сте, я́же сотвори́сте"». Обрѣ́тъ же и́хъ, рече́ и́мъ по словесе́мъ си́мъ. Они́ же рѣ́ша ему́: «вску́ю глаго́летъ господи́нъ словеса́ сія́? Не бу́ди рабо́мъ твои́мъ сотвори́ти по словеси́ сему́. Аще сребро́, е́же обрѣто́хомъ во вре́тищахъ на́шихъ, возврати́хомъ къ тебѣ́ отъ земли́ Ханаа́ни, ка́ко бы́хомъ укра́ли изъ до́му господи́на твоего́ сребро́ или́ зла́то? У него́ же а́ще обря́щеши ча́шу отъ ра́бъ твои́хъ, да у́мретъ, и мы́ бу́демъ раби́ господи́ну на́шему». Онъ же рече́: «и ны́нѣ, я́коже глаго́лете, та́ко бу́детъ: у него́ же а́ще обря́щется ча́ша, бу́детъ мо́й ра́бъ, вы́ же бу́дете чи́сти». И потща́шася, и све́рже кíйждо вре́тище свое́ на́ землю, и отверзо́ша кíйждо вре́тище свое́. Изыска́ же отъ старѣ́йшаго заче́нъ, до́ндеже пріи́де до ме́ншаго, и обрѣ́те ча́шу во вре́тищи Веніами́ни. И растерза́ша ри́зы своя́. Веніами́нъ же воздви́же съ пла́чемъ гла́съ сво́й, глаго́ля: «се́ у́бо Са́мъ вѣ́сть Бо́гъ отца́ моего́, ны́нѣ неви́димо зря́й всѣ́хъ на́съ и испыта́яй сердца́, я́ко не украдо́хъ ча́ши, обрѣ́тенной во вре́тищи мое́мъ. Увы́ мнѣ́, увы́ мнѣ́, о Рахи́ле, ма́ти моя́! Что́ бы́сть ча́домъ твои́мъ? Іо́сифъ, я́коже глаго́лютъ, звѣ́ремъ изъяде́нъ бы́сть; и се́ а́зъ та́темъ яви́хся на земли́ чежде́й и въ рабо́тѣ оста́ю».

И возложи́ша кíйждо вре́тище свое́ на осля́ свое́, и возврати́шася во́ градъ. Вни́де же Іу́да и бра́тія его́ ко Іо́сифу и падо́ша предъ ни́мъ на зе́млю. Рече́ же и́мъ Іо́сифъ: «что́ дѣ́ло сіе́ сотвори́сте? Не вѣ́дасте ли, я́ко нѣ́сть волхвова́тель человѣ́къ, я́коже а́зъ?» Рече́ же Іу́да: «что́ отвѣща́емъ господи́ну, или́ что́ возглаго́лемъ, или́ чи́мъ оправди́мся? Бо́гъ же обрѣ́те непра́вду ра́бъ твои́хъ. Се́ мы́ есмы́ раби́ господи́ну на́шему, и мы́, и у него́же обрѣ́теся ча́ша». Рече́ же Іо́сифъ: «не бу́ди ми́ сотвори́ти глаго́лъ се́й. Му́жъ, у него́же обрѣ́теся ча́ша, то́й бу́детъ ми́ ра́бъ; вы́ же поиди́те въ цѣ́лости ко отцу́ своему́». Приступи́въ же къ нему́ Іу́да, рече́: «молю́ тя́, господи́не, да рече́тъ ра́бъ тво́й сло́во предъ тобо́ю, и не прогнѣ́вайся на раба́ твоего́. Ты́ вопроша́лъ еси́ рабо́въ твои́хъ: "а́ще и́мате отца́, или́ бра́та"? И рѣ́хомъ: "е́сть на́мъ оте́цъ ста́ръ, и о́трочищъ на ста́рость ме́ншій ему́, а бра́тъ его́ у́мре, о́нъ же еди́нъ оста́ся у ма́тере своея́, оте́цъ же возлюби́ его́". Ты́ же ре́клъ еси́: "приведи́те его́ ко мнѣ́, да ви́жду его́". И рѣ́хомъ господи́ну: "не возмо́жетъ о́трочищъ оста́вити отца́ своего́". Ты́ же ре́клъ еси́ рабо́мъ твои́мъ: "а́ще не пріи́детъ бра́тъ ва́шъ ме́ншій съ ва́ми, не у́зрите лица́ моего́". Егда́ же оте́цъ на́шъ па́ки посыла́ше на́съ купи́ти пи́щи, рѣ́хомъ ему́: "не по́йдемъ, а́ще бра́тъ на́шъ ме́ншій не и́детъ съ на́ми". И рече́ къ на́мъ: "вы́ вѣ́сте, я́ко еди́нъ оты́де отъ мене́, и не ви́дѣхъ его́ до ны́нѣ. Аще у́бо по́ймете и сего́, и случи́тся ему́ зло́ на пути́, и сведе́те ста́рость мою́ съ печа́лію во а́дъ". Азъ же отъ отца́ взя́хъ о́трочища, глаго́ля: "а́ще не приведу́ его́ къ тебѣ́, грѣ́шенъ бу́ду къ отцу́ вся́ дни́". Ны́нѣ у́бо пребу́ду тебѣ́ ра́бъ вмѣ́сто о́трочища; се́й же да и́детъ съ бра́тіею свое́ю. Ка́ко бо пойду́ ко отцу́, о́трочищу не су́щу съ на́ми? Да не ви́жду злы́хъ, я́же обря́щутъ отца́ моего́».

И не можа́ше Іо́сифъ удержа́тися, всѣ́мъ предстоя́щимъ ему́, но рече́: «отосли́те всѣ́хъ отъ мене́». И не предстоя́ше ни еди́нъ Іо́сифу. И испусти́ гла́съ съ пла́чемъ, и рече́ бра́тіи свое́й: «а́зъ е́смь Іо́сифъ. Еще́ ли оте́цъ мо́й жи́въ е́сть?» И не мого́ша бра́тія отвѣща́ти ему́: смути́шася бо. Рече́ же Іо́сифъ бра́тіи свое́й: «прибли́житеся ко мнѣ́». И прибли́жишася. И рече́: «а́зъ е́смь Іо́сифъ, бра́тъ ва́шъ, его́же прода́сте во Еги́петъ. Ны́нѣ у́бо не скорби́те, ниже́ же́стоко ва́мъ да яви́тся, я́ко прода́сте мя́ сѣ́мо, на жи́знь бо посла́ мя́ Бо́гъ предъ ва́ми. Потща́вшеся у́бо, взы́дите ко отцу́ моему́ и рцы́те ему́: "сія́ глаго́летъ сы́нъ тво́й Іо́сифъ: сотвори́ мя́ Бо́гъ господи́на все́й земли́ Еги́петстѣй; сни́ди у́бо ко мнѣ́ и не уме́дли, и препи́таю тя́; еще́ бо пя́ть лѣ́тъ бу́детъ гла́дъ на земли́, да не поги́бнеши ты́, и сы́нове твои́, и вся́ имѣ́нія твоя́". Возвѣсти́те у́бо отцу́ моему́ всю́ сла́ву мою́, су́щую во Еги́птѣ, и ели́ка ви́дите и, ускори́вше, приведи́те отца́ моего́ сѣ́мо».

И напа́дъ на вы́ю Веніами́на, бра́та своего́, пла́кася надъ ни́мъ; и Веніами́нъ пла́кася на вы́и его́. И облобыза́въ всю́ бра́тію свою́, пла́кася надъ ни́ми. Даде́ же и́мъ Іо́сифъ колесни́цы по повелѣ́нію фарао́на, царя́ Еги́петска, и даде́ и́мъ бра́шно на пу́ть. И всѣ́мъ даде́ сугу́бы ри́зы, Веніами́ну же даде́ три́ста златни́цъ и пя́теры ри́зы премѣ́нныя. И отцу́ своему́ посла́ та́кожде, и де́сять осло́въ, везу́щихъ отъ всѣ́хъ бла́гъ Еги́петскихъ, и де́сять мско́въ, везу́щихъ хлѣ́бы на пу́ть отцу́ его́. И отпусти́ бра́тію свою́, и отыдо́ша. И рече́ и́мъ: «не гнѣ́вайтеся на пути́».

Изыдо́ша же изъ Еги́пта и пріидо́ша въ зе́млю Ханаа́ню, ко Іа́кову, отцу́ своему́, и повѣ́даша ему́, глаго́люще: «я́ко сы́нъ тво́й Іо́сифъ жи́въ е́сть, и о́нъ владѣ́етъ надъ все́ю земле́ю Еги́петскою». И ужасе́ся въ мы́сли Іа́ковъ: невѣ́роваше бо и́мъ. Но бы́въ пронзе́нъ болѣ́знію се́рдца, прослези́ся и рече́ и́мъ: «почто́ смуща́ете ду́хъ мо́й? Дабы́ воспомина́ніемъ о Іо́сифѣ печа́ль се́рдца моего́, ма́ло уга́шенную во мнѣ́, па́ки хо́щете вжещи́ въ души́ мое́й?» И глаго́лаша ему́ вся́ рече́нная отъ Іо́сифа, ели́ка рече́ и́мъ. Приступи́въ же къ нему́ и Веніами́нъ, рече́ ему́: «и́стинна су́ть словеса́ сія́». Узрѣ́въ же Іа́ковъ и колесни́цы, я́же посла́ Іо́сифъ, е́же взя́ти его́, оживе́ ду́хъ Іа́кова, отца́ и́хъ. И рече́ Изра́иль: «вели́ко ми́ е́сть сіе́, а́ще еще́ Іо́сифъ, сы́нъ мо́й, жи́въ е́сть. Ше́дъ, узрю́ его́, пре́жде не́же у́мрети ми́». Воста́въ же Изра́иль са́мъ и вся́ су́щая его́, пріи́де во Еги́петъ.

Слы́шавъ же Іо́сифъ прише́ствіе отца́ своего́, впряже́ колесни́цы своя́ и изы́де во срѣ́теніе Изра́илю, отцу́ своему́. Егда́ же узрѣ́ Іа́ковъ Іо́сифа граду́ща, и отложи́ ста́рость, ссѣ́дъ съ колесни́цы. Са́мъ же Іо́сифъ пѣ́шъ и вси́ вельмо́жи съ ни́мъ. И егда́ у́бо прибли́жися Іо́сифъ ко отцу́ своему́ Іа́кову, и нападе́ на вы́ю его́, и пла́кася пла́чемъ вели́кимъ. И рече́ Изра́иль ко Іо́сифу: «да умру́ отны́нѣ, поне́же ви́дѣхъ лице́ твое́, еще́ бо ты́ еси́ жи́въ».

И по седми́ на́десяти лѣ́тѣхъ у́мре Іа́ковъ во Еги́птѣ и преложи́ся ко отце́мъ свои́мъ. И припаде́ Іо́сифъ на лице́ отца́ своего́, пла́кася надъ ни́мъ го́рько, и облобыза́ его́. И повелѣ́ Іо́сифъ свои́мъ отроко́мъ-погреба́телемъ погребсти́ отца́ своего́, и погребо́ша погреба́тели Изра́иля. И испо́лнишася ему́ четы́редесять дне́й: та́ко бо исчисля́ются днíе погребе́нію; и пла́кася его́ Еги́петъ се́дмьдесять дне́й. Егда́ же у́бо преидо́ша днíе плаче́вніи, глаго́ла Іо́сифъ къ вельмо́жамъ фарао́новымъ, глаго́ля: «аще обрѣто́хъ благода́ть предъ ва́ми, рцы́те во у́ши фарао́новы, глаго́люще: "оте́цъ мо́й закля́лъ мя́ е́сть, глаго́ля: во гро́бѣ, и́же ископа́хъ себѣ́ въ земли́ Ханаа́ни, ту́ мя́ да погребе́ши". Ны́нѣ у́бо возше́дъ, погребу́ отца́ моего́ и возвращу́ся». И реко́ша фарао́ну по словеси́ Іо́сифову. И рече́ фарао́нъ Іо́сифу: «взы́ди, погреби́ отца́ твоего́, я́коже закля́лъ тя́ е́сть». Взы́де же Іо́сифъ погребсти́ отца́ своего́, и совзыдо́ша съ ни́мъ вси́ о́троцы фарао́новы, и ста́рцы до́му его́, и вси́ ста́рцы земли́ Еги́петскія, и вси́ домоча́дцы Іо́сифовы, и бра́тія его́, и ве́сь до́мъ отца́ его́, и ро́дъ. А ско́ти и́хъ оста́виша въ земли́ Гесе́мстѣй. И взыдо́ша колесни́цы и ко́нницы, и бы́сть по́лкъ вели́къ зѣло́. И пріидо́ша на гумно́ Ата́дово, е́же е́сть объ о́нъ по́лъ Іорда́на. И возопи́ша пла́чемъ вели́кимъ и крѣ́пкимъ зѣло́, и сотвори́ пла́чь отцу́ своему́ се́дмь днíй. И ви́дѣша жи́тели земли́ Ханаа́нскія пла́чь на гумнѣ́ Ата́довѣ, и рѣ́ша: «пла́чь вели́къ се́й е́сть еги́птяномъ». Сего́ ра́ди нарече́ся и́мя мѣ́сту тому́: «пла́чь Еги́петскій», е́же е́сть объ о́нъ по́лъ Іорда́на. И сотвори́ша ему́ та́ко сы́нове его́, я́коже заповѣ́да и́мъ. И взя́ша его́ сы́нове его́ въ зе́млю Ханаа́ню, и погребо́ша и́ въ пеще́рѣ сугу́бѣй, ю́же стяжа́ Авраа́мъ, пеще́ру въ стяжа́ніе гро́ба отъ Ефро́на Хетте́анина, пря́мо Мамврíи. И возврати́ся Іо́сифъ въ до́мъ сво́й во Еги́петъ, са́мъ и бра́тія его́, и вси́ совозше́дшіи съ ни́мъ.

По погребе́ніи же отца́ своего́, ви́дѣвше бра́тія Іо́сифова, я́ко у́мре оте́цъ и́хъ, рѣ́ша въ себѣ́: «еда́ когда́ воспомяне́тъ зло́бу на́шу Іо́сифъ и воздая́ніемъ возда́стъ на́мъ за вся́ зла́я, я́же сотвори́хомъ ему́?» Прише́дше же ко Іо́сифу, рѣ́ша ему́: «оте́цъ тво́й закля́лъ е́сть пре́жде уме́ртвія своего́, глаго́ля: "та́ко рцы́те Іо́сифу: оста́ви и́мъ непра́вду и грѣ́хъ и́хъ, я́ко зла́я сотвори́ша тебѣ́". И ны́нѣ пріими́ непра́вду ра́бъ Бо́га отца́ твоего́». И пла́кася зѣло́ Іо́сифъ, слы́шавъ е́же глаго́лаша къ нему́. И па́ки преше́дше ко Іо́сифу, рѣ́ша: «се́ мы́ раби́ твои́, влады́ко!» И рече́ и́мъ Іо́сифъ: «не бо́йтеся, Бо́жій бо е́смь а́зъ. Вы́ совѣща́сте на мя́ зла́я, Бо́гъ же совѣща́ о мнѣ́ во блага́я, дабы́ бы́ло, я́коже дне́сь, и препита́лися бы лю́діе мно́зи». И рече́ и́мъ: «не бо́йтеся, а́зъ препита́ю ва́съ и до́мы ва́ши». И утѣ́шишася, зане́ глаго́ла и́мъ по́ сердцу. И всели́ся Іо́сифъ во Еги́петъ са́мъ и бра́тія его́, и ве́сь до́мъ отца́ его́.

И поживе́ Іо́сифъ лѣ́тъ сто́ и де́сять. И ви́дѣ Іо́сифъ сы́ны Ефре́мовы и сы́ны Махи́ровы, сы́на Манасíина, и́же роди́шася при бедру́ Іо́сифову. И рече́ Іо́сифъ бра́тіи свое́й: «у́же а́зъ умира́ю; но въ посѣще́ніи у́бо, егда́ посѣти́тъ ва́съ Бо́гъ извести́ ва́съ отъ земли́ сея́, въ зе́млю, е́юже кля́тся отце́мъ на́шимъ, Авраа́му, и Исаа́ку, и Іа́кову». И закля́тъ Іо́сифъ сы́ны Изра́илевы, глаго́ля: «въ посѣще́ніи, и́мже посѣти́тъ ва́съ Бо́гъ, изнеси́те ко́сти моя́ отсю́ду съ ва́ми». И у́мре Іо́сифъ, имѣ́я лѣ́тъ сто́ и де́сять, и положи́ша его́ въ ра́цѣ во Еги́птѣ.

О всѣ́хъ же си́хъ Христа́ сла́вимъ, со Отце́мъ и съ Пресвяты́мъ Ду́хомъ, Ему́же сла́ва и держа́ва, че́сть и поклоне́ніе, ны́нѣ и при́сно, и во́ вѣки вѣко́мъ, ами́нь.