Великий четверток

Ми́лость Бо́жию и человеколю́бие пропове́дает у́бо ся тварь, пропове́дает же и тва́рное строе́ние. Несть бо ничто́же от ви́димых и неви́димых, е́же не испове́дает благода́ть Бо́жию. Но и не́бо и земля́ и мо́ре, и все ви́димое и неви́димое, ми́лостию Бо́жиею и бысть, и состои́тся, и храни́тся. В ле́поту у́бо блаже́нный Дави́д, от человеколю́бия Ми́лостиваго Бо́га пропове́дает глаго́ля: «Ми́лостив и Щедр и Пра́веден Госпо́дь». Премеси́ к человеколю́бию пра́вду, да егда́ Его́ правди́ва слы́шиши, убои́шися Суда́, егда́ ли человеколю́бия слы́шиши, притече́ши к покая́нию. И не пропове́дает человеколю́бия еди́ного, ни пра́вды без человеколю́бия. А́ще бо еди́ну пра́вду пове́сть, отвещава́ет наде́ющаяся ми́лости. И а́ще еди́но человеколю́бие, на преоби́дение приво́дит лени́вейшая.

Нача́ло же и ко́нец сло́ву – ми́лость положи́. Все бо нача́ся от человеколю́бия: и́бо человеколю́бия ра́ди бысть не́бо, а не потре́бы Бо́жия. Поне́же бо не́бо сотвори́ся: ни уже́ есть, ни шесть ты́сящь лет мину́ло пре́жде небе́с и пре́жде век о́нех мно́гих и нача́ла не иму́щих. Бог бе́яше и есть, пре́жде бо вся́кого промышле́ния, е́же бе́яше рече́но бысть: «Того́ ра́ди небеса́ испове́дают», не потре́бу Бо́жию, но «сла́ву Бо́жию». Дави́дом у́бо глаго́лется Бог на небеси́: «Се же Бог наш на небеси́ горе́», но рече́но есть, не я́коже тре́бующу Бо́гу небесе́, ни я́коже почива́ющу на небе́сных а́нгелех. Не́бо бо мно́гажды Писа́ние нари́чет небе́сныя а́нгелы, а зе́млю земны́я нари́чет челове́ки, я́коже в по́вести рече́ся: «В год обе́дный вся земля́ обе́доваше», зе́млю у́бо челове́ки нари́чет, а не́бо а́нгелы. И се явля́ет глаго́ля: «Веселитеся небеса, да ра́дуется земля́», ре́кши - о спасе́нии ми́ра. То кто извеща́ глаго́л той? Той Сам а́нгельский Царь: «Ами́нь, ами́нь, глаго́лю вам, ра́дость быва́ет во всех а́нгелех и́же на небеси́ о еди́нем гре́шнице ка́ющемся».

Бысть бо не́бо на сла́ву Бо́гу, а нам на потре́бу, да со́лнце нам све́тит и луна́, и вся зве́зды. Ни со́лнца бо тре́боваше Бог Творе́ц све́ту, Еди́н име́яй безсме́ртие, во све́те живы́й непресту́пнем. И несть ничто́же ди́вно, а́ще Бог не тре́бует све́та ви́димаго. Ни а́нгели бо тре́буют све́та земна́го, но то́чию небе́снаго: небе́сный же свет Сам есть Бог. Та́ко бо послу́шествуют кни́ги дея́ния святы́х апо́стол, е́же в полу́нощи яви́ся а́нгел Госпо́день в темни́цы, в не́йже бе Петр, и свет просвети́ся в хра́ме. Да а́ще а́нгел сотворе́ный не тре́бует све́та, то Творе́ц ли а́нгельский тре́бует све́та? Не тре́бует свет́а Бог, но нас све́том све́тит и весели́т, нас гре́ет. Все бо бысть Бо́гу на слав́у, а нам на потре́бу. Со́лнце да освеща́ет ны, о́блацы на дожде́вное служе́ние, земля́ на плодо́вное оби́лие, мо́ре на про́мысл купце́м. Все челове́ку слу́жит, па́че же о́бразу Бо́жию, да сла́вим человеколю́бие Бо́жие. Яќоже рече́ Писа́ние: «А́ще прино́сим хвалы́ Бо́гови, или́ це́ркви зи́ждем, то себе́ чести́м и сла́вим». Бог бо еди́но доброразу́мие прие́млет. Того́ ра́ди Дави́д доброразу́млив сый и боголюби́в, испове́дание неску́дное Бо́жия человеколю́бия глаго́лаше: «Рех Го́сподеви, Бог мой еси́ Ты: я́ко благи́х мои́х не тре́буеши». Ничто́же бо тре́бует от нас Бог. Пропове́дают у́бо ви́димая благода́ть Бо́жию, но ничто́же та́ко пропове́дает, я́коже пришес́твие е́же в челове́ки, я́коже И́же во о́бразе Бо́жии, в о́бразе ра́бии бысть, не премени́в досто́инства, но уясня́я человеколю́бие.

Все же мя веде́т поряже́ние сло́ву. Почте́ния днесь та́йная и стра́шная: я́ко ка́ко Спас ученико́м умы́ но́зе, пои́стинне пове́дати у́бо ужа́сно, молча́ти же стра́шно. Бои́мся пропове́дающе, поне́же помышля́ем вели́чество досто́инства. Устраша́ем же ся молча́ти, еда́ в беду́ нераде́ния впаде́м. Победи́м устра́шная, елма́ же той не отрече́ся сотвори́ти го́рдых челове́к на земли́, яви́ся челове́ческий Творе́ц, в рабе́х Влады́ка, Творе́ц с тварьми́, в ра́бии о́бразе Бо́жий о́браз, о не́мже рече́ Па́вел: «И́же во о́бразе сый челове́честем, не восхище́ния мне́вся е́же ра́вен бы́ти Бо́гу, но Сам ся смири́, о́браз ра́бий прии́м». Всем у́бо о́бразом челове́ческим, в ра́бий о́браз облече́ся всех Влады́ка.

Изря́днее же о строен́ии сем во о́браз ра́бий облече́ся, егда́ воста́в от среду́ ве́чери, пита́яй вся я́же под небесе́м, егда́ возлежа́ше со апо́столы, Влады́ка с рабы́, Исто́чник прему́дрости с гру́быми слове́с [не]навы́кшими словесы́, Нача́ло премуд́ростное с безкни́жными, егда́ возлежа́ше со ученики́, яды́й с ни́ми, пита́яй вся, и пита́емь ученики́, И́же Вселе́ную пита́ет ‐ не бысть дово́лен вели́кою того́ благода́тию, егда́ со Свои́ми ученики́ возлежа́ше. Петр же и Матфе́й и Фили́пп возлежа́ху с Ним, и́же от земли́ челове́цы, предстоя́ху же Ему́ Михаи́л и Гаврии́л, и все во́инство а́нгельское. О́ чу́до! Ему́же предстоя́ху а́нгели со стра́хом, с Тем же возлежа́ху с вели́ким дерзнове́нием ученицы́.

И не бысть дово́лен тем чу́дом, но воста́в от ве́чери, и снят плащани́цу ри́зу, облача́яйся све́том я́ко ри́зою, препоя́сася ле́нтиом, препоя́саяй не́бо о́блаки, и влия́ во́ду во укро́пник, И́же езе́ром и река́м естество́ водно́е пролива́я, и преклони́вся на коле́ну, умы́ но́зе ученико́м, Ему́же прекланя́ется вся́ко коле́но небе́сных и земны́х и преиспо́дних. Умыва́ет же их но́зе всех Госпо́дь, не охуля́я досто́инства, но показа́я безчи́сленое человеколю́бие.

Оба́че а́ще и вели́ко человеколю́бие, Петр уве́дав превели́чество ми́лости, и́же и при́сно тепл на ве́ру обре́теся, и на уве́дение и́стинны, [друзи́и у́бо ученицы́ прия́ша И́ умыва́юща, не пря́щася, но трепе́щуща, проти́ву бо не бя́ше льзе отрещи́ Влады́це,] Петр же супроти́вится ве́ры ра́ди и глаго́лет: «Го́споди, Ты ли но́зе мои умы́еши? Не умы́еши но́гу мое́ю во ве́ки».

До́бре обостре́ный уста́в, доброразу́мный. Но не ве́дый стро́я, ве́рою отрече́тся и доброразу́миво послуша́ет: подоба́ бо таково́му бы́ти доброчести́вому, не несовра́тну бы́ти о суде́х Бо́жиих, но уступа́ти Бо́жию хоте́нию. Петр отвещева́ет я́ко челове́к, пока́яся а́ки боголю́бец. Спас же ви́дев его́ пре́ние душе́вное непрекло́нно, и вся́кого накова́лна тве́рждше, рече́ ему́: «Ами́нь, ами́нь, глаго́лю ти: а́ще не умы́ю ти но́зе, не и́маши прича́стия со Мно́ю».

Смотри́, коль стра́шно де́ло, и ка́ко отве́т раздруши́ вя́щшим отве́том. Прикру́то нань отвещева́ет, чужда́го твори́т и Своея́ ча́сти, да не преодоле́ет челове́ческа пря, но да преодоле́ет Бо́жие хоте́ние. Та́же до́брый чуд́ный Петр, остре́е отвеща́в, остре́е и помяну́ся. И я́ко ви́де прикру́т отве́т, ско́ро принесе́ покая́ние глаго́ля: «Го́споди, не но́зе мои́ то́кмо, но и ру́це и главу́ ми».

Спас рече́ к нему́: «Измове́ный не тре́бует ра́зве то́чию но́зе умы́ти» тече́ния ра́ди апо́стольска. Умыва́ет же но́зе, не скве́рну то́чию очища́я, но и си́лу влага́я в плесне́ святы́м. Се до́брое умове́ние нога́м, прови́дя проро́к Иса́ия, пред до́лги вре́мены с горы́ вопия́ше уве́дав, я́ко не то́кмо Челове́к умы́ но́зе, но и Бог примеси́ся глаго́лет: «Я́ко красны́ но́ги благовестя́щим мир». Прикаса́ется тех да укрепи́т но́ги земны́я, хотя́щая ходи́ти.

И и́на же та́йна, бра́тие. Снача́ла отвеща́ Бог, на Е́ву и Ада́ма. Ко зми́и глаго́лаше: «Он да блюде́т главы́ твоея́, а ты пя́ты его́». Прикаса́етжеся к месту́ пя́ты я́коже отве́т, да врачу́ ру́ку приложи́вшу, уже́ ктому́ не прии́мет мес́та яд зми́ев. И да навы́кнеши, я́коже умы́ти но́зе ‐ кре́пость у́бо дая́ше на бе́сы. Пре́жде бо того́ отдана́ пя́та змии́, пото́м же прии́мши от боже́ственыя си́лы, попра́ша преле́стника. Госпо́дь укрепи́вый апо́столом но́зе, глаго́лет: «Се дах вам власть ходи́ти по зми́ям и скорпи́ям, и по всей си́ле вра́жии».

Восия́вши благода́ти кре́стней, всех нас ра́зум умыва́ет Сло́во и́стинное, да чи́сто у́бо поживе́м, Тому́ сла́ву возсыла́юще во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихи́:

Стихи́ во свяще́нное умове́ніе:

Умыва́етъ ученико́въ въ ве́черъ Бо́гъ но́ги,

Его́же нога́ попира́я бѣ́, во Еде́мѣ преще́ніе дре́вле.

На Та́инственную Ве́черю стихи́:

Сугу́бая ве́черя: па́сху бо зако́на но́ситъ,

И Па́сху но́вую — Кро́вь [и] Тѣ́ло Влады́чнее.

На преесте́ственную моли́тву стихи́:

Моли́тва и страши́лище — труды́ крове́й,

Христе́, лицу́ я́вѣ моля́ся,

Сме́рть, врага́ прельща́я въ си́хъ.

На преда́тельство стихи́:

Что́ тре́бѣ ноже́й? Что́ древе́съ людоле́стцы,

На хотя́щаго умре́ти во избавле́ніе мíра?

Во святы́й и Вели́кій четверто́къ, и́же вся́ до́брѣ счини́вшіи боже́ственніи отцы́, дру́гъ другопріима́тельно отъ боже́ственныхъ же апо́столъ, и Свяще́нныхъ и Боже́ственныхъ Ева́нгелій, преда́ша на́мъ четы́ре нѣ́кая пра́здновати: свяще́нное умове́ніе; Та́йную ве́черю, преда́ніе я́вѣ е́же по на́мъ стра́шныхъ Та́инъ; преесте́ственную моли́тву; и са́мое то преда́тельство.

Поне́же бо евре́йская фа́ска по пятцѣ́ жре́тися имя́ше, бя́ше же у́бо прикла́дно, образова́нію послѣ́дствовати и и́стинѣ, въ то́мъ я́вѣ и е́же по на́мъ Па́сцѣ жре́тися — Христу́, предвари́въ Госпо́дь на́шъ Іису́съ Христо́съ, я́коже боже́ственніи отцы́ глаго́лютъ, дѣ́йствуетъ ту́ю со ученики́ въ ве́черъ четвертка́. То́й бо ве́черъ и пято́къ ве́сь, еди́нъ де́нь у евре́й вмѣня́ется, — си́це бо они́ чи́слятъ нощеде́нство глаго́люще. Дѣ́йствова у́бо сію́ и тогда́ (я́коже нѣ́цыи рѣ́ша) со ученики́ по зако́ну, и́хже еди́нъ е́сть и боже́ственный Златоу́стъ. Пе́рвое, про́сто стоя́ще и опоя́сани, въ сапоги́ обуве́ни, жезлы́ подпира́ющеся, и и́на ели́ка зако́нъ повелѣва́етъ, — да не законопресту́пенъ вознепщу́ется. Сія́ бо Зеведе́й угото́ва — се́й бо скуде́ль нося́й воды́, я́коже вели́кій глаго́летъ Аѳана́сій, а́ще и́ніи и́нако о се́мъ рѣ́ша. Пото́мъ же ученико́мъ соверше́ннѣйшая показу́я, и е́же по на́мъ Па́схи та́инство предае́тъ на го́рницѣ, уже́ наше́дшей но́щи. Ве́чери бо, глаго́летъ, бы́вшей, возлеже́ со двѣмана́десять. Зри́ же, я́ко не сіе́ бя́ше зако́нная па́сха, — ве́черя бо и возлежа́ніе, и хлѣ́бъ, и вода́, — та́мо же вся́ печена́ огне́мъ, и безква́сна. Пре́жде же нача́тія е́же вечеря́ти, [си́це бо глаго́летъ боже́ственный Златоу́стъ] отъ ве́чери востае́тъ, и полага́етъ ни́зу ри́зы, и во́ду во умыва́льницу влива́етъ, Са́мъ самодѣ́йствуяй вся́, вку́пѣ у́бо Іу́ду усрамля́я, вку́пѣ же и други́мъ ученико́мъ воспомина́я, е́же старѣ́йшинства не иска́ти. Якоже и по умове́ніи наказу́етъ, глаго́ля: хотя́й бы́ти пе́рвый, да бу́детъ всѣ́хъ послѣ́дній, Самого́ Себе́ положи́въ во указа́ніе. Явля́ется же, я́ко пре́жде всѣ́хъ Іу́ду умы́ Христо́съ, безсту́днѣ предсѣ́дша; послѣди́ же къ Петру́ прихо́дитъ, се́й же, те́пльшій ины́хъ сы́й, Учи́телю возбраня́етъ, и оставля́етъ па́ки зѣ́льнѣе. Умы́въ у́бо и́хъ но́ги и возвыше́ніе пресла́вное смире́ніемъ показа́въ, взе́мъ ри́зы па́ки и возле́гъ, наказу́етъ и́хъ люби́ти дру́гъ дру́га и старѣ́йшинства не иска́ти. Яду́щимъ же и́мъ, и о преда́тельствѣ вво́дитъ нача́ло. Мяту́щимся же о словеси́ ученико́мъ, глаго́летъ Іису́съ Іоа́нну еди́ному та́йно: ему́же Азъ омочи́въ хлѣ́бъ пода́мъ, то́й е́сть предая́й Мя́. Аще бо бы́ вѣ́далъ Пе́тръ сло́во, а́ки сы́й ины́хъ те́пльшій, Іу́ду уби́лъ бы бя́ше. И па́ки: омочи́вый со Мно́ю въ соли́ло ру́ку, я́коже обоя́ бы́ша. Та́же ма́ло что́ оста́вль, взе́мъ хлѣ́бъ, глаго́летъ: пріими́те, яди́те; и ча́шу подо́бнѣ: пíйте отъ нея́ вси́, ре́къ, сія́ е́сть Кро́вь Моя́ Но́ваго Завѣ́та; сіе́ твори́те въ Мое́ воспомина́ніе. Оба́че и Са́мъ сіе́ творя́, ядя́ше и пія́ше съ ни́ми. Зри́ же, я́ко хлѣ́бъ глаго́летъ Тѣ́ло Свое́, а не опрѣсно́къ, да постыдя́тся у́бо и́же же́ртвѣ опрѣсно́къ принося́щіи. По хлѣ́бѣ же вни́де во Іу́ду сатана́, — искуша́яй бо его́ пре́жде, ны́нѣ всеконе́чно въ него́ всели́ся. И изше́дъ, глаго́летъ: сложе́ніе положи́ архіере́емъ, да преда́стъ Его́ и́мъ на три́десятихъ сре́бреницѣхъ.

Ученицы́ же по ве́чери изыдо́ша на го́ру Елео́нскую, въ нѣ́кое село́, глаго́лемое Геѳсимани́. По мно́зѣ же глаго́летъ и́мъ Іису́съ: вы́ вси́ соблазните́ся о Мнѣ́ въ нощи́ се́й. Пе́тръ же рече́: а́ще и вси́, а́зъ не отве́ргуся Тебе́. Бя́ше же по́здѣ, си́рѣчь глубоконо́щіе. Онъ же глаго́ла: пре́жде да́же не возгласи́тъ пѣ́тель два́щи, отве́ржешися Мене́ три́жды. Еже и бы́сть, боя́знію безмѣ́рною Петру́ я́ту бы́вшу, Бо́гу немощно́е показу́ющу естества́, и ку́пно поне́же вселе́нную ему́ вручи́, — да отъ своего́ естества́ удобоводи́тельное разумѣ́въ, ми́лостивенъ бу́детъ къ согрѣша́ющимъ. Оба́че, трикра́тное Петро́во отверже́ніе, всѣ́хъ человѣ́ковъ грѣ́хъ къ Бо́гу изобразова́ше: пе́рвое — за́повѣдь, ю́же преступи́ Ада́мъ; второ́е — пи́саннаго зако́на преступле́ніе; тре́тіе же — са́мое воплоще́ніе Сло́ва. Еже па́ки послѣди́ Спа́съ трегу́бымъ покая́ніемъ исцѣли́, за е́же, — Пе́тре, лю́биши ли Мя́, — три́жды изрещи́.

По си́хъ же глаго́летъ ученико́мъ, (человѣ́ческое показу́я, — я́ко стра́шна всѣ́мъ сме́рть:) приско́рбна е́сть душа́ Моя́ да́же до сме́рти. И, преше́дъ я́ко ка́мене верже́ніе, помоли́ся трикра́ты, ре́къ: Отче Мо́й! Аще не возмо́жетъ ча́ша сія́ прейти́ отъ Мене́, а́ще ю́ не пію́, да бу́детъ во́ля Твоя́! И па́ки: Отче, а́ще мо́щно, да ми́мо и́детъ отъ Мене́ ча́ша сія́. Ку́пно у́бо я́ко человѣ́къ сіе́ глаго́ля, ку́пно же и діа́вола преходя́ хи́тростно, я́ко да непщу́я и Онаго человѣ́ка бы́ти, за е́же не́гли боя́тися, сме́рти ра́ди кре́стныя не пресѣче́тъ та́инства. Возвра́щся же и обрѣ́тъ ученики́ сно́мъ погруже́ны, къ Петру́ обраща́ется, си́це глаго́ля: ни еди́наго ли часа́ возмого́сте побдѣ́ти со Мно́ю? — си́рѣчь: ты́, глаго́ляй да́же и до сме́рти подвиза́тися, си́це со́нствуеши съ про́чими.

Прише́дъ же обо́нполъ пото́ка Ке́дрскаго, идѣ́же бѣ́ вертогра́дъ, водвори́ся та́мо со ученики́ Свои́ми. Ча́сто же та́мо приходи́ти обы́чай имѣ́яше, тѣ́мъ и Іу́да вѣ́дяше мѣ́сто, и́же нѣ́кихъ отъ во́инъ взе́мъ, и наро́ду послѣ́дующу, пріи́де на Іису́са, да́въ и́мъ лобза́нія зна́меніе. Сіе́ же рече́, зане́же мно́гажды удержа́нъ бы́въ, неявле́нъ отъ среды́ и́хъ прохожда́ше; я́коже и здѣ́ Са́мъ Христо́съ пре́жде исхо́дитъ къ ни́мъ, глаго́ля: кого́ и́щете? — они́ же Его́ и еще́ не познава́ху, не бо́ но́щь претыка́нія бя́ше, свѣти́ла бо бѣ́ша, глаго́летъ, и свѣщи́ горя́ща, и стра́хомъ па́дше отлучи́шася; и па́ки прише́дшимъ, Са́мъ отвѣщава́ше. Іу́дѣ же сотво́ршу сложе́ніе, Христо́съ глаго́летъ: дру́же, на не́мже еси́, си́рѣчь, на не́же прише́лъ еси́, Іу́до, благовре́менно е́сть. И па́ки глаго́летъ: я́ко на разбо́йника ли изыдо́сте со ору́жіемъ и древесы́ я́ти Мя́? Въ нощи́ же пріидо́ша, да не нѣ́кая молва́ отъ наро́да бу́детъ. Тогда́ те́плѣйшій — Пе́тръ извле́къ но́жъ, отъ ве́чери бо бя́ху къ сицевы́мъ угото́влени, архіере́ева раба́, Ма́лха и́менемъ, порази́въ, десно́е у́хо отсѣче́. Вѣ́дяше же Іису́съ, я́ко архіере́е реку́тъ, — не до́брѣ зако́нъ слы́шаше и уча́ше, — возбраня́етъ у́бо Петру́ Христо́съ, — я́ко не добро́ е́сть послу́шнику су́щу духо́внаго Му́жа, меча́ употребля́ти, — Ма́лхово же у́хо исцѣля́етъ. Емше же у́бо Іису́са, свя́зана приво́дятъ на дво́ръ архіере́я Анны, и́же бѣ́ те́сть Каіа́фы. Та́мо бо бя́ху вси́ со́брани на Христа́ глася́щіи, фарисе́е и кни́жницы. Здѣ́ я́же на Петра́ отъ отрокови́цы, отверже́ніе его́ быва́етъ, и но́щи посредѣ́ ижди́вшейся, пѣ́тель возгласи́ тре́тіе; о́нъ же помяну́въ, воспла́кася го́рько. И вре́мени уже́ ко у́тру прише́дшу, отъ Анны ко архіере́ю Каіа́фѣ Христа́ приво́дятъ, идѣ́же и оплева́ніе прія́тъ, и лжесвидѣ́тели воззва́ни бы́ша. И озаря́ющу дню́ къ Пила́ту его́ посыла́етъ Каіа́фа. Приве́дшіи же его́, глаго́летъ, не внидо́ша въ прето́ръ, да не оскверня́тся, но да ядя́тъ па́сху. Собира́ются у́бо, я́ко беззако́нно не́гли архіере́и и фарисе́и тогда́ содѣ́яша преложи́вше Па́сху, я́коже глаго́летъ боже́ственный Златоу́стъ. Въ но́щь бо о́ну подоба́ше и́мъ ту́ю я́сти, но Христо́ва ра́ди убíйства преложи́ша. А я́ко тогда́ до́лжно бя́ше и́мъ я́сти ю́, — яви́ Христо́съ, пре́жде ве́черю но́щію яды́й, та́же тайнонаучи́въ соверше́ннымъ, — или́ я́ко въ зако́нномъ о́бразѣ подоба́ше, я́коже рече́но бы́сть, и и́стинѣ бы́ти. Іоа́ннъ бо, пре́жде пра́здника, глаго́летъ, Па́схи.

Си́хъ ра́ди всѣ́хъ бы́вшихъ въ четверто́къ, и но́щь его́ тогда́шную и мы́ пра́зднуемъ, помина́ніе стра́шныхъ и неизрече́нныхъ дѣ́лъ о́ныхъ и дѣя́ній со стра́хомъ творя́ще.

Неизрече́ннымъ Твои́мъ благоутро́біемъ, Христе́ Бо́же на́шъ, поми́луй на́съ, ами́нь.