Стихи́:

Же́ртва трапе́зе Твое́й предложи́ся, Сло́ве:

Жрец Твой Автоно́м, ка́мением умры́й:

Автоно́м в двана́десятый ка́мением побие́н.

Автоно́м священному́ченик Христо́в в ца́рство бе Диоклитиа́не, епи́скоп быв во Итали́и. Гоне́ния же ра́ди и́же на христиа́ны, оста́вив Итали́ю, прии́де в Вифа́нию и прия́т бысть от не́коего Корни́лия христиани́на. Созда́в же це́рковь свята́го арха́нгела Михаи́ла и поста́ви в ней Корни́лия епи́скопом, и отъи́де в Клавди́ю град, уча́ сло́ву Бо́жию. И па́ки возврати́вся и Корни́лия посети́в. Служа́ше в це́ркве свята́го арха́нгела Михаи́ла, на гнев подви́же е́ллины, не терпя́ху бо от него́ Христу́ поклоня́ему, а и́долы преоби́димы. И устре́гше вре́мя, егда́ служа́ше, скочи́ша в це́рковь и я́же о нем отгна́ша от це́ркве, а свята́го Автоно́ма су́рово и нечелове́чно уби́ша. И та́ко по Христе́ сконча́ся.

Стихи́:

Главу́ мимоше́дшую узна́в Корну́т:

Мече́м и́дет к бу́дущей сла́ве.

Той святы́й Корну́т бе от гра́да Никомиди́йскаго, от ве́си Сата́лы, христиа́н и богобоя́знив и раб Христо́в, сед власы́ и цел ра́зумом. Гоне́нию же бы́вшу на христиа́ны, по́слан бысть в страну́ ту мучи́тель. И всем бежа́вшим, сре́те и святы́й Корну́т и вопроше́н бысть кня́зем, и де́рзостным сло́вом отвеща́, христиа́на себе́ испове́да, наре́к еди́наго Бо́га Иису́са Христа́, и́стинна су́ща всей тва́ри Творца́. И́дольскую же лесть обличи́в, укори́. И связа́ша ему́ но́зе вервьми́ то́нкими, и влече́н бысть по у́лицам гра́да, до́ндеже истече́ кровь его́. И кре́пце му́чен бысть, благодаря́ще Христа́. Повеле́нием же кня́зя усе́кнуша главу́ его́.

Во времена́ Диоклитиа́на, и Максимиа́на, Антони́н поста́влен быв иге́мон Галати́йстей епа́рхии. Пове́дано же бысть ему́ я́ко Иулиа́н со ине́ми четы́редесятьми, в не́коем верте́пе горы́ пребыва́ет, служа́ христиа́нская. Ят же быв, и пону́жден показа́ти и про́чих, и не повину́ся. Да я́ко уже́ хотяше предста́ти кня́зю, возопи́ ве́лиим гла́сом к свои́м спо́стником: я́ко се аз ят бых, и иду́ по Христе́ му́чен бы́ти не преда́в вас, вы же потщи́теся пости́гнути мя. И уже́ тому́ предста́вшу, Антони́н рече́ к нему́: виждь о себе́ пользо́вавый я́, но лу́чши приступи́ к бого́м, и пожри́ им. Восприе́м же блаже́нный де́рзость, и рече́: не уго́ден нам бысть сове́т твой. Ниже́ бо и́но что лу́чше есть нам, или́ непщу́ю вменя́ти, е́же умре́ти о благоче́стии, и о не́йже ве́ре воспита́н бых. И не приложи́ уже́ вопроша́ти его́ судя́й, но повеле́ одр разжещи́ вельми́ паля́й, и про́ста на нем того простре́ти. Разжже́ну же бы́вшу одру́. И приведе́н бысть страда́лец, и весь сам себе́ зна́менав честны́м кресто́м, и на разжже́нный одр взы́де. А́нгел же Госпо́день пла́мень того́ ороси́в, невреди́ма му́ченика сохрани́. И нача́т Антони́н вопроша́ти его́: ты кто еси, я́ко огнь удо́бно погаси́л еси́? К нему́же му́ченик рече́: слуга́ Бо́жий есмь, Иулиа́н имену́юся. И рече́ Антони́н, кто тебе́ роди́телие? Му́ченик же отвеща́: ма́ти ста́рица, отцу́ же ко Го́споду отше́дшу. Тогда́ повеле́ вско́ре ма́терь его́ привести́. И я́рым о́ком воззре́в к ней, рече́: увеща́й о́ же́но твое́ зло́е рожде́ние, е́же лива́н боги́ни принести́. А́ще ли ни, то безсра́мницы по́ймут тя, и твое́ безче́стно оскверня́т те́ло. До́блественная же ма́ти рече́: ко́е мне осужде́ние, а́ще нево́лею осквернену быти телеси́, сие́ мне бу́дет по́честь и вене́ц. К сим у́бо уничижи́в себе́ Антони́н, и ма́терь му́ченикову отпусти́ти повеле́, блаже́ннаго же Иулиа́на мече́м сконча́ти. Дости́г же до ме́ста с слуга́ми святы́й, и мал час испроси́ помоли́тися. Благодарю́ тя Го́споди, рече́, я́ко соблю́л мя еси́ непосты́дна, да́же и до моея́ кро́ве изли́тия. И ели́цы прии́мут от моея́ пе́рсти, пода́й им отпуще́ние грехо́в. И страсте́м отда́ние. И да не на́йдет на них па́губных птиц нападе́ние, и или́ пруго́в, или гу́сениц, ни и́на па́губная тля. И приими́ с ми́ром дух мой. И бысть глас с небесе́: врата́ подвигополо́жник отве́рзе: и я́ко зако́нно подвиза́вся вни́ди. Сей же глас слы́шавше и сокрове́ннии ти́и четы́редесять, и до ме́ста дости́гше, и обрето́ша уже́ сконча́на му́ченика. И внеза́пу ти́и в слух слуга́м, Христа́ Бо́га испове́даша, и́хже связа́вше, кня́зю приведо́ша. И о́ному повеле́вшу, и четы́редесятим главы́ отсеко́ша.

Схола́стик не́кий, и́менем Евло́гий, сый Бо́жиею любо́вию подви́жен, отве́ржеся молвы́, и раздая́ все име́ние свое́: то́кмо оста́ви себе́ ху́до име́ния, и ма́ло зла́та. Де́лати же ему́ не могу́щу, и бысть чернори́зец. В ле́ности же быв, и не моги́й со дружи́ною бы́ти, ни па́ки еди́н седе́ти: и обре́те не́коего во у́лицах хромца́ пове́ржена, и́же ни рук иму́ща ни ног, ра́зве язы́ка. Евло́гий же обеща́ся к Бо́гу рекий: Го́споди, во И́мя Твое́ возму́ сего́ разсла́бленнаго, и поко́ю его́ до дне сме́рти его́, да и аз сего́ ра́ди спасу́ся: и даждь ми Го́споди терпе́ние, е́же служи́ти ему́. И приступи́ к разсла́бленному, глаго́ла ему́: хо́щеши ли да тя возму́, и поко́ю тя. И глаго́ла ему́ разсла́бленный: Ей, го́споди. И рече́ Евло́гий: Иду́ да приведу́ осля́, и возму́ тя отсю́ду: и со мно́гою ра́достию обеща́ся разсла́бленный. И приве́д осля́, взя его́, и привезе́ в дом свой, и бя́ше пеки́йся им на вся́ку потре́бу его́. Пребы́сть же разсла́бленный в дому́ Евло́гиеве лет пятна́десять. Евло́гий же служа́ше ему́ а́ки отцу́, и любя́ше его́ вся́чески: мы́яше, и пита́я, и нося́ свои́ма рука́ма. И по пятина́десяти ле́тех, зави́де и́ма диа́вол, хотя́ Евло́гия мзды лиши́ти, разсла́бленнаго же поко́я, нача́ развраща́ти разсла́бленнаго. Разсла́бленный же нача́т гне́ватися, и глаго́лати словеса́ ху́льная: о́ хро́мче, о́ хро́мче, господи́на бежа́, име́ние укра́де. Ты раб еси́, господина своего́ окра́де, и мои́м изве́том хо́щеши утаи́тися, я́ко ми́лостив еси́, в свой дом мене́ пои́м, и мене́ ра́ди хо́щеши спасти́ся. Евло́гий же моля́шеся, утеша́я ему́ се́рдце глаго́ля: Ни го́споди, не глаго́ли того́, но пове́ждь ми, ко́е зло сотвори́л есмь, и пока́юся. Разсла́бленный же глаго́лаше та́ко: Не хощу́ твои́м ла́скам, пове́рзи мя не́сши на у́лицах, и не хощу́ твоему́ поко́ю. Евло́гий же рече́: Молю́ тя, уте́шися от тоя́ печа́ли. Разсла́бленный же па́че гне́вом яря́ся, нань вопия́ше: Уже́ не терплю́ твоего́ лука́вства, не уго́дна ми есть жизнь сия́. Аз мя́са хощу́ я́сти. Терпели́вый же Евло́гий принесе́ ему́ мя́со. Ви́дев же он воскрича́ па́ки: Не могу́ с тобо́ю бы́ти еди́н, но наро́да хощу́ зре́ти. Глаго́ла ему Евло́гий: Аз ти приведу́ мно́жество бра́тий. Он же па́ки гне́вом возглаго́ла: Го́ре мне окая́нному, твоего́ у́бо лица́ не хощу́ видети, па́ки приво́диши ми тебе́ то́чны праздноя́дцы. И смяте́ся, и неле́пым гла́сом воскрича́ глаго́ля: Не хощу́ не хощу́, но на распу́тия хощу́, пове́рзи мя где мя обре́л еси́. Я́ко аще бых име́л ру́це, удави́лся бых, или́ ноже́м бы ся избо́л. [Та́ко бо бя́ше бес его́ разже́гл]. Тогда́ Евло́гий подви́гся, иде к чернори́зцем, и глаго́ла им: Что сотворю́, я́ко во отча́яние мя приведе́ разсла́бленый сей? И глаго́лаша ему́: Почто́? Отвеща́: Лю́то ми твори́т, и недоуме́ю что сотвори́ти: пове́ргу ли его́? Но Бо́гу обеща́хся, и бою́ся. А́ще ли его́ не пове́ргу, злы дни и но́щи дае́т ми, и не вем что ем́у сотворю́. И глаго́лаша ему́ они́: Иди́ с ним к вели́кому Анто́нию, и возвести́ ему́, да е́же рече́т ти, то и сотвори́. Бог тебе́ глаго́лет Анто́нием, и извести́т тебе́. Поклони́вся же Евло́гий, послу́ша их. Кло́снаго же обольсти́в, вложи́ его́ в кора́бль, изы́де но́щию. И несе́ его́ в монастырь к вели́кому Анто́нию, и возвести́ ему́ о немже прии́де. Он же повеле́ ему́ при всей бра́тии пове́дати. По повеле́нию же вели́каго Анто́ния, Христо́в раб Евло́гий рече́ при всех: Сего́ разсла́бленаго обрето́х аз на распу́тии пове́ржена, и не пеку́щуся о нем никому́же, и поми́ловав его́. И Бо́га моли́х, да ми даст благода́ть терпе́ния к нему, да его́ поко́ю: да и аз спасу́ся его́ ра́ди, и той поко́ен будет от мене́. И се отне́лиже есма́ вку́пе лет пятна́десять, я́коже и твое́й свя́тости о́тче откры́ся все. Но не вем что лю́бо приим от мене́ в толи́цех ле́тех, и зело́ мя тружда́ет ны́не. Помы́слих же поврещи́ его́, но самому́ ся пону́дившу ми. Сего́ ра́ди приидо́х к твое́й святы́ни, да мя нака́жеши, что ми сотвори́ти, и помо́лишися о мне, зане́ лю́те у́бо мя труди́т. Глаго́ла ему́ вели́кий Анто́ний, тя́жким и я́рым гла́сом: Пове́ржеши ли Евло́гие, но не отве́ржется его́ Христо́с. Ты его́ пове́ржеши, но поста́вит его́ Госпо́дь добре́йша тебе́: и сия слы́шав Евло́гий, ужасе́ся. Оста́вив же Евло́гия вели́кия Анто́ний, нача́т язы́ком би́ти разсла́бленаго. И глаго́ла ему́: Кло́сне, и разсла́блене, недосто́йне небесе́ и земли́, не оста́нешилися Бо́га гн́евая, и бра́та твоего́. Не ве́си ли я́ко Христос есть служа́й тебе́, ка́ко сме́еши на Христа извеща́ти, не Христа́ ли ра́ди порабо́тил себе́ сей служи́ти ти? Свари́в же и сего́ словесы́, и оста́ви я́ мало. И посе́м наказа́ о́ба, и глаго́ла и́ма: Не совращайтася ча́да ника́коже, но иди́та с ми́ром, и не разлуча́йтася от друг дру́га. Но отложи́та всю печа́ль, ю́же ва́ма бес наве́рже, и с че́стию и любо́вию возврати́тася в ке́ллию, в не́йже живя́ста. Искуше́ние бо прии́де ва́ма от сатаны́, поне́же вем, я́ко о́ба к концу́ еста́, и венце́ма досто́йна бу́дета от Христа́, он тобо́ю, а ты о́нем. Да убо отсе́ле ничто́же помышля́йта. Да егда́ прише́д а́нгел, и не обря́щет ва́ю вку́пе на том ме́сте, и бу́дета венцу́ лише́на. И потща́вшася а́бие приидо́ста в ке́ллию свою́, и соверше́нною любо́вию четы́редесять дней пребы́вшима и́ма. И умре блаже́нный Евло́гий, отъи́де к Бо́гу. Посе́м же в тре́тий день у́мре и разсла́бленный, отъи́де к Бо́гу в ве́чный поко́й.